Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Старая гвардия

— А что? — Димка испуганно глянул на Василия.

— Светишься, как новый пятак.

— А-а! — снова хохотнул Димка и, подхватив Василия под руку, зачастил ему прямо в ухо: — Понимаешь — Любаша! Такая девчонка! Я раньше думал, что все они, а тут… Предлагаю замуж — нет, говорит, подожди. — Остановился, и еще более радостно: — Послушай, а если мы придем к вам в гости? А? Первенца посмотреть! Нет, правда!

— Приходите… Конечно, приходите! — загорелся Василий. И уточнил: — В воскресенье.

— Идет! Тогда — до воскресенья! — воскликнул Димка, тряхнул Васильев локоть и кинулся к остановке трамвая.

Василий проводил глазами его долговязую фигуру, позавидовал: вот у Димки все сошлось: и институт, и Любаша. А у него, у Василия…

Конец семнадцатой части

1936 год Советский Союз встретил с новогодней елкой. За две недели до Нового года открылись елочные базары, в магазинах игрушек продавались елочные украшения, в трамваях, автобусах, на улицах и во дворах, в коммунальных квартирах и рабочих бараках, на фабриках, заводах, в школах и высших учебных заведениях, в правительственных учреждениях, в партийных и профсоюзных комитетах, редакциях газет и журналов, в военных городках и на пограничных заставах — везде и всюду только и разговоров, что о встрече нового года по-новому… или, лучше сказать, по-старому. Все остальное померкло перед этой новостью. Вид человека, несущего елку, вызывал улыбку почти у всех прохожих. Просто удивительно, как это вдруг такая вроде бы мелочь преобразила людей, сблизила их и сроднила. Люди вглядывались в портреты Сталина, развешенные где только можно, и в этом неулыбчивом лице тоже находили нечто новое и родное, а еще какую-то хитринку: мол, это еще не все, то ли еще будет.

Конечно, не всех радовало возвращение к старой русской традиции, не все улыбались при виде елки, вызывающе плывущей над уличной толпой, но таких было не так уж много, да и те старались не слишком-то выделяться на общем улыбчивом фоне.

Зинаида Ладушкина, — теперь, правда, уже не Ладушкина, а Огуренкова, — после дневной смены на заводе поехала в центр купить новогодние подарки свекру, свекрови и мужу, — подарки, которые будут положены под елку. На бывшем Невском проспекте — ныне улице 25-го Октября — в эти дни открылось несколько торговых точек, специально для продажи новогодних подарков: власти расстарались и поднакопили на складах всяческий ширпотреб, который в старые добрые времена женщины дарили мужчинам, мужчины — женщинам, родители — детям, дети — родителям. Поначалу в эти торговые точки было не протолкаться, однако товаров меньше не становилось, люди успокоились и очереди исчезли. Как выяснилось, те же самые вещи можно купить и в других местах. И даже на окраинах. Но люди по привычке тянулись в центр.

В деревне на Псковщине, где родилась Зинаида, никто никому подарков на Новый год отродясь не дарил, и для Зинаиды, как и для большинства ее подруг по бригаде, этот старорежимный городской обычай казался необычным и странным. Но он, неизвестно откуда появившись в предновогодние дни, увлек почти всех, и разговоры о том, кто кому и что подарит, не прекращались все последнее время. Правда, комсомольские активисты пытались как-то противостоять этому обычаю, проводили беседы о его буржуазной зловредности, но делали это не слишком убедительно, а потом и вообще умолкли: знать, была дана сверху соответствующая команда. После этого разговоры о встрече Нового года по-новому стали еще оживленнее.

Для Зинаиды задачка, что кому подарить, была не из легких. Она долго ходила от прилавка к прилавку, смотрела, что покупают другие, прислушивалась к разговорам образованных женщин и мужчин, которых легко можно отличить и по манере держаться, и аккуратной одежде, и по выговору, так что в конце концов решилась и купила мужу галстук, свекру — шерстяные носки, свекрови — кожаные перчатки.

Довольная, что ей все удалось сделать быстро и без особых затруднений, она шла по улице, заглядывая в нарядные витрины, и радовалась вместе со всеми блеску и буйству новогодних красок.

В витрине одного из магазинов была выставлена елка, украшенная стеклянными шарами, конфетами и орехами в золотистой фольге. Под елкой стоял шикарный дед Мороз в малиновой шубе и восхитительная Снегурочка в бело-голубой. Но самое поразительное — на елке вспыхивали и перемигивались разноцветными огоньками маленькие лампочки, которые в одном из цехов «Светланы» изготавливали по спецзаказу и будто бы для самолетных радиостанций. И вот, оказывается, эти лампочки сверкают теперь на елке — и это было самым удивительным, как бы знаменующим начало нового времени во вселенском масштабе и Зинаидину к этому времени причастность.

Зинаида с трудом оторвалась от зрелища нарядной елки и выбралась из толпы. У них дома елка тоже будет нарядная: у свекра со свекровью сохранились елочные игрушки еще с давних времен, а вчера Иван прикупил новых: самолетики и танки, кораблики и солдатики, шикарную звезду на макушку и несколько больших стеклянных шаров, которые тоже делались на «Светлане». А еще будет шампанское, выданное по талонам, и всякие деликатесы из новогодних наборов. Причем набор, полученный Зинаидой на своем заводе, по изысканности перещеголял учительские наборы всех Огуренковых: рабочий класс — это тебе не хухры-мухры, и Зинаида этим втайне гордилась невероятно.

Напротив Казанского собора Зинаиду окликнули. Она оглянулась — Василий Мануйлов. Стоит и улыбается во весь рот. Может, потому улыбается, что в эти предновогодние дни весь Ленинград светится радостными улыбками, и на их фоне попросту не замечаются хмурые физиономии, а может, потому, что встретил ее, Зинаиду. И она тоже улыбнулась Василию и пошла к нему на другую сторону улицы, тем более что ей все равно надо переходить.

Зинаида шла через улицу, смотрела на Василия и радовалась не только встрече с ним, но и тому спокойствию в душе, которое от этой нечаянной встречи ничуть не поколебалось. А ведь еще совсем недавно от одного вида Марии, такого довольного, будто она сотворила невесть что такое и стала знаменитой на весь Союз, — от одного этого вида на душе начинали скрести кошки, и собственная жизнь казалась уже прожитой, и прожитой впустую.

— А я смотрю, — говорил Василий, когда Зинаида еще только подходила к нему, будто оправдываясь перед ней, — смотрю: ты или не ты? Дай, думаю, окликну. Оказалось — ты. — И робко протянул Зинаиде руку.

Но она руку будто и не заметила, подошла к Василию вплотную, закинула обе свои руки ему за шею, приблизила к его лицу свое лицо и поцеловала в губы. И рассмеялась, увидев его смущение и растерянность.