Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Клетка

— Говоришь, бухаринские шифровальщики? А что такого еще умудрился зашифровать товарищ Бухарин?

— О, светлы Коба! Этот революсьёньер шифровать все свой слова, которы говорить товарищ Сталин… Не знаешь, кто такой есть?

— Товарищ Сталин?

— Да, такой самый?

— И кто же этот такой самый?

— О! Это такой есть жестоки сатрап, страшны Чингисхан, Наполеон Буонапарте, Иван Грозны und so waiter. А еще есть ein велики русски поэт Мандельштам… — голос Паукера стал интригующе вкрадчивым, толстые губы почти касались уха Сталина. — Этот русски поэт говорить на товарищ Сталин — мой бояться подумать! — что товарищ Сталин есть кремльёвски горец большой усы осетин… Товарищ Коба такой дело нравиться?

— Товарищу Кобе все нравится. Товарищ Коба думает, что товарищ Бухарин еще не все сказал о товарище Сталине. Подождем, когда скажет все. Что касается русского поэта Мандельштама… Я думаю, ему бы пошло на пользу подышать русским воздухом где-нибудь в русской глуши… В Саратове, например… У него там случайно нет тетки?

— Я не иметь возможность знать за его тетка, о вельикий Коба! Я за своя тетка ничего не иметь знать. Товарищ Ягода auch иметь такой думать, вельикий Коба.

— Очень правильно думает товарищ Ягода.

Сталин снова хлюпнул носом, и Паукер, страдальчески морща лицо, выжал его нос салфеткой.

— Послушать говорить Паукер, о великий Коба! — изогнулся он в шутовском реверансе. — Есть хороши способ лечить простуда, nicht горчица и картошка русски мундир…

Сталин прищурил табачные глаза, следя в зеркале за ужимками брадобрея.

— Да, да! Есть такой хороши способ. Русски народ говорит: живот на живот — все заживьёт. А? — И расхохотался, то запрокидываясь назад, то клонясь вперед и размахивая короткопалыми руками.

Сталин внимательно оглядел отражение своего лица в зеркале: мешки под слезящимися покрасневшими глазами, опухший нос, пунцовые от внутреннего жара губы — вряд ли это лицо понравится Вере Давыдовой. Конечно, можно и не обращать внимания на то, нравится оно ей, или нет. Но хотелось, чтобы не один страх перед ним загонял в его постель эту красивую и умную женщину… Хотя ему ли задумываться над такой мелочью! Плоть настойчиво требует своего, отвлекает от дела. Не онанизмом же заниматься ему на старости лет. Тем более что врачами будто бы доказано, что периодические отправления полового акта с женщиной, вызывающей симпатию и необоримое желание обладать ее телом, благотворно влияет на здоровье обоих: как мужчины, так и женщины. При том условии, разумеется, что и женщину обуревают те же самые чувства по отношению к партнеру. Что ж, скорее всего, так оно и есть. Тем более что ты время от времени начинаешь видеть сны, будто рядом с тобой лежит женщина, твои руки ласкают ее тело, но едва дело доходит до самого главного, как сон прерывается, и подчас необходимо весьма продолжительное время, чтобы избавиться от наваждения.

— Хорошо, — тихо произнес Сталин, и Паукер, чутко уловив изменение настроения Хозяина, тоже принял серьезный и сосредоточенный вид.

После завтрака и лечебных процедур Сталин прошел в свой рабочий кабинет, скопированный с кремлевского, но только меньших размеров. Болезнь болезнью, а работать надо, иначе возникнут дыры, трещины и бреши в управлении страной и партией, которые при определенных обстоятельствах можно и не успеть заткнуть.

В доме тихо, он будто вымер.

Стенные часы отбили два часа по полудни.

Устроившись в удобном кресле за рабочим столом, Сталин неспешно набивал табаком трубку. Справа от него лежала стопка бумаг, приготовленных секретарем Поскребышевым. Сталин должен прочитать их и подписать. Тут и вопросы строительства новых военных кораблей и самолетов, и формирование новых частей Красной армии, финансирование строительства промышленных объектов, отчеты о выполнении предыдущих постановлений Политбюро и ЦК. За решением каждой задачи надо следить самому, ничего не упуская из вида, никому не доверяя полностью, иначе могут все перепутать, переврать, доложить совсем не то, что есть на самом деле, или положить под сукно.

Но самое опасное заключается в том, что его ближайшие соратники, как, впрочем, и многие другие из так называемой старой гвардии революционеров, не хотят учиться, им кажется, что их революционного энтузиазма вполне хватает для решения любой задачи, которую поставит перед ними партия и товарищ Сталин…

Впрочем, организаторы они неплохие: прошли жесточайший отбор, умеют выделить главное звено в цепи возникающих проблем и, уцепившись за это звено, вытащить всю цепь. Но они не просто тащат, а чаще всего рвут ее, рвут с мясом, не считаясь ни с чем и ни с кем. Сегодня это еще дает положительные результаты, однако с каждым днем все меньше и меньше. А завтра? Завтра одних организаторских способностей, сводящихся к силовому давлению на массы, будет мало. Их мало уже сегодня — и это становится все заметнее…

За окном ветер взъерошил макушки сосен; крупные капли дождя забарабанили по стеклу, где-то нервно стукнула поспешно закрываемая форточка, и тут же все звуки покрыл продолжительный раскат грома, что для начала сентября большая редкость.

Сталин встал, подошел к окну, задернул гардину, вернулся за стол, включил настольную лампу.

Да, понадобится еще не менее десяти лет на то, чтобы старые, малообразованные кадры заменить на новые, обладающие высокими знаниями. Плюс тем же революционным энтузиазмом. Без этих новых кадров ни новой промышленности, ни новой армии, ни нового общества не создать.

Трубно высморкавшись в платок, Сталин раскурил наконец трубку и, щурясь от дыма, снова окинул взглядом стол. В который раз внимание его задержалось на коричневой папке, лежащей отдельно от других. В этой папке находился полный перевод книги вождя германских нацистов Адольфа Гитлера "Майн кампф". В единственном экземпляре. Специально для Сталина. Несколько лет назад «Майн кампф» была выпущена в количестве ста экземпляров отдельной книжкой, но с некоторыми сокращениями и только для служебного пользования. Кто знает, что они там сократили.

Сталин тогда лишь подержал эту книжку в руках, полистал, но читать не стал, уверенный, что ничего интересного, тем более полезного в этой книге быть не может. Однако помощник генсека Мехлис книгу прочитал и доложил о ее содержании короткими тезасами, — и Сталин вполне удовлетворился этим докладом.

Если верить Мехлису, вся суть книги Гитлера сводится почти исключительно к пещерному антисемитизму и к старой, не умирающей идее завоевания жизненного пространства для немецкого народа, как представителя высшей расы, носителя высшей культуры и человеческих ценностей. Что ж, может быть, так оно и есть. Однако, слушая Мехлиса, Сталин подумал, что сам Мехлис еще совсем недавно состоял в сионистской организации, которая проповедует практически те же самые фашистские идеи, то есть избранность евреев и их право господствовать над другими народами. Теперь Мехлис лезет из кожи вон, чтобы доказать свою приверженность коммунистическим идеалам, и от него за версту разит оголтелым — на сей раз коммунистическим — фанатизмом, в который так же трудно поверить, как и в то, что Мехлис перестал быть евреем и сионистом.