Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Книга третья. Двойная жизнь

Умывшись и почистив зубы мятным порошком, он позавтракал в полном одиночестве и, по обыкновению, раскурив трубку, принялся просматривать свежие газеты.

Читал Сталин далеко не все и не подряд, то есть не строчка за строчкой: редакторский опыт научил его по нескольким фразам, где-то со второго-третьего абзаца, улавливать суть написанного, и если статья или заметка его заинтересовывали, прочитывал внимательно, с карандашом в руке, придираясь к каждому слову.

Газеты сообщали о выполнении планов новой пятилетки, о социалистическом соревновании ударных бригад и целых производственных коллективов. Сообщалось о новых победах советских музыкантов-исполнителей на международных конкурсах пианистов и скрипачей, мелькали еврейские имена: Лиза Гинсбург, Миша Фихтенгольц, Буся Гольдштейн и другие; рассказывалось о восходящей шахматной звезде молодом Михаиле Ботвиннике, о сталеваре Егорычеве, бригадире шахтеров Донбасса Нестеренко, о плавании среди льдов Северного Ледовитого океана парохода «Челюскин» под руководством Отто Шмидта. Сталин отметил этот восторженно-торжественный тон газет, подтверждающий его утверждение, что «жить стало радостней, жить стало веселее», обилие еврейских имен воспринял как свидетельство солидарности советских евреев с советской властью. Были, правда, заметки об отдельных бюрократических вывертах и нарушениях законов, но все это терялось в густом потоке радости по тем или иным поводам.

Интервью Алексея Задонова с командармом Блюхером Сталин прочитал особенно внимательно. Красным карандашом подчеркнул несколько строк в вопросах журналиста и в ответах командарма и отложил газету в сторону.

Закончив с остальными, Сталин снова набил табаком трубку и, не раскуривая ее, вернулся к интервью с Блюхером. Собственно, в ответах командарма ничего бросающегося в глаза не было: осторожность, сдержанность, четкие формулировки, не допускающие двойного толкования. Но вопросы журналиста как-то незаметно подвели командарма к утверждению того факта, что гражданская война — это что-то вроде драки стенка на стенку, в которой побеждает та стенка, у которой больше злости, которая не жалеет ни себя, ни других.

"Сила силу ломит", — вспомнил Сталин русскую поговорку и покачал головой: в польскую кампанию не сила решила исход ее, не количество войск, а, во-первых, слабое взаимодействие между отдельными войсковыми соединениями, то есть просчеты командования; во-вторых, не оправдавшая себя надежда на восстание польского пролетариата; и, в-третьих, настрой, боевой дух рядового и командного состава. У поляков боевой дух оказался выше, чем у бойцов Красной армии: они защищали Польшу, свою родину от вражеского вторжения. И не только крестьяне, но и рабочие в солдатских шинелях. А Красная армия к тому времени наполовину состояла из бывших деникинцев и белоказаков, не успевших уйти в Крым с Врангелем. Им воевать было не за что. Вот, собственно, на что и бил этот Задонов, заставляя Блюхера лишний раз анализировать и штурм Перекопа, и Волочаевские дни, и многое другое. Блюхер не проговорился ни в одной фразе — это верно, но вольно или невольно выставил стратегию гражданской войны как сугубо специфическую, вряд ли пригодную для будущих боев.

Сталин сам для себя еще не решил, какой будет война в будущем. Что она не повторит прошлые, было ясно. Но в чем именно не повторит, в чем будет ее новизна, каковы будут стратегия и тактика? — в этом определенной ясности не было.

Вот бывший царский генерал Свечин написал книгу под многозначительным названием "Стратегия". Он предлагает Красной армии опираться в будущей войне на такие неоспоримые и постоянные факторы, как огромные людские и материальные ресурсы России, ее безбрежные пространства.

Исходя из этих факторов, предлагается строить стратегическую оборону на изматывании противника активными действиями подвижных механизированных и танковых соединений и, только измотав, переходить к наступательным действиям, если таковые будут диктоваться необходимостью.

Все это так, но, с другой стороны, те же пространства являются помехой для быстрого развертывания сил, плюс извечная русская неповоротливость, то есть "долго запрягаем, да быстро ездим". К тому же у Свечина почти ни слова о революционизирующем характере современной войны, интернационализме и пролетарской солидарности, которые могут стать решающими на любом этапе военных действий, — тем более при наступательном характере Красной армии в грядущей битве за социалистическую Европу. А вот Тухачевский выступает против Свечина и его теорий. Почему? Ведь, в конце концов, кое-что у Свечина он таки позаимствовал. Например, танковые соединения и их самостоятельная роль в будущей войне… Впрочем, лишь практика — критерий истины. На полигонах истину получить трудно. А война… война еще впереди…

Сталин позвонил Ворошилову, спросил, что думает тот об интервью Задонова с Блюхером, и с удивлением услыхал подтверждение своим тревожным мыслям.

"Надо будет, — подумал Сталин, положив так и не раскуренную трубку, — провести в ближайшее время штабные учения с участием всех командующих округами и отдельными войсковыми соединениями. Надо будет посмотреть, как думают они воевать в будущем, которое может оказаться куда ближе, чем мы это себе представляем".

Конец одиннадцатой части

Михаил Васильевич Ершов, вот уже второй год председательствующий в колхозе "Путь Ильича", возвращался с районного совещания, созванного Спировским райкомом партии по причине подготовки к весеннему севу. Сам Ершов был беспартийным, много раз отнекивался от вступления в партию, ссылаясь на малограмотность, но более всего на то, что отец сидел в тюрьме за антисоветские действия, и он, его сын, следовательно, должен еще искупить отцову вину, прежде чем брать на себя такую ответственность — становиться членом великой партии.

Не хотел Михаил Васильевич вступать в партию по двум причинам: и лишнее ярмо на себя вешать, и в одночасье превратиться в чужака в глазах односельчан. Ко всему прочему как-то так получилось, что все партийцы, каких он встречал в своей жизни, оказывались людьми мало приятными, напоминающими одноглазую лошадь: такую конягу всегда тянет в одну сторону, так что лучше завесить и второй глаз, чтобы вожжи да кнут давали ей верное направление движения.

От Михаила Васильевича в конце концов отстали, тем более что и чистки партийных рядов следовали одна за другой, и временные прекращения приема в партию: уж лучше и не принимать, чтобы вскорости же не выгонять. Но в райкоме никак не могли понять, отчего мужик кобенится, если ему оказывают такую великую честь, не ставя никаких при этом условий. Было подозрение у райкомовских секретарей, часто сменяющих друг друга, что за этими отказами стоит что-то другое, может даже, тщательно скрываемые антипартийность и антисоветчина. А посему дважды по весне пытались снять Михаила Ершова с председателей товарищества по совместной обработке земли, а потом ставили всякие препоны в избрании его председателем колхоза.