Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Книга третья. Двойная жизнь

Хозяин квартиры, порасспросив их о московском и всяком ином житье-бытье, попивал из стакана крепко заваренный чай и в свою очередь рассказывал о жизни на Украине, в том числе в украинской глубинке, которая еще не оправилась после жестокого голода, разразившегося два года назад и только осенью прошлого года сменившегося некоторым довольством.

— Вот хочу озадачить членов Цека положением на Украине, — говорил Петровский густым басом. — Дюже у нас тяжкое положение, други мои. Прямо-таки ужасное. Дело в иных местах доходило до людоедства. Сейчас полегчало, но без помощи Центра нам еще долго придется восстанавливать нормальное положение. А главное — возвращать народу доверие к советской власти, которое она своими же руками и порушила.

— У нас в Центральных областях положение не лучше, — вторил ему мешковатый Варейкис, с подозрением оглядывая присутствующих маленькими светлыми глазами.

— Да, положение крайне тяжелое, — согласился Орджоникидзе, отодвигая стакан и закуривая папиросу «Герцеговина-флор». — Нетерпимое положение, скажу я вам. Но вот вопрос: что делать? Как коренным образом исправить это положение? Мы в Политбюро ломаем головы, но пока вся надежда на урожай этого года и механизацию сельхозработ посредством МТС. Надо, считаем, прежде всего организованно провести этой весной посевную. Организованно и в самые сжатые сроки, чтобы сохранить влагу. По некоторым данным весна обещает быть дружной, снега выпало много, влаги накопилось достаточно, озимые должны перезимовать хорошо…

— Все это так, но на погоду надейся, а сам не плошай, — проворчал Варейкис. — В прошлом году тоже ожидали хороший урожай, а получился пшик. Полумеры тут не помогут. По-нашему мнению, в руководстве страны и партии не до конца понимают весь трагизм сложившегося на местах положения после раскулачивания и сплошной коллективизации. Особенно беспокоит прямолинейная позиция предсовнаркома Молотова…

— Ты думаешь, он только в сельском хозяйстве прямолинеен! — воскликнул Орджоникидзе. — Он во всем такой, как… как трактор без тракториста. Да! У меня с ним постоянные стычки. А Сталин только улыбается и во всем поддерживает своего Вяче.

— Вот-вот, — подхватил Петровский. — Сталин, при его уме, феноменальной памяти и умении логически мыслить, был бы самой подходящей кандидатурой на пост предсовнаркома. А сегодня Молотов является лишь передающим звеном между ним и наркоматами.

— То есть, ты хочешь сказать…

— Именно это я и хочу сказать: Сталина надо поставить во главе Совнаркома. Тогда работа пойдет значительно лучше.

— А как же партия? — спросил Микоян.

— На место Сталина — Кирова, — решительно отрезал Петровский. — Кстати, он сейчас в Москве. Я просил его заскочить ко мне. Жду с минуты на минуту. Знаю, что многие придерживаются того же мнения. Шеболдаев, например, Косиор, кое-кто из военных. Военные, кстати сказать, очень недовольны Ворошиловым. Надо нам договориться по этому поводу еще до начала съезда. Собрать большинство. А на съезде выступить с инициативой. Как вы на это смотрите?

— А что, — загорелся увлекающийся Орджоникидзе. — Ты прав: Сталин действительно выступает как бы третейским судьей между наркоматами и Молотовым. Так лучше без посредников. Но этот вопрос надо хорошенько обмозговать. А ты, Анастас, как думаешь?

Осторожный Микоян, который в приглашении Петровского встретиться увидел лишь желание высокого должностного лица, приехавшего с Украины, решить в домашней обстановке кое-какие проблемы с наркомом снабжения, теперь все более убеждался, что разговор этот выходит за рамки его наркомата, что тут попахивает политическим сговором, если не заговором, и на вопрос Орджоникидзе ответил весьма неопределенно:

— Что ж, я согласен, что товарищ Сталин был бы выдающимся предсовнаркома. И мне тоже кажется, что надо бы хорошенько взвесить, в какой должности он более полезен для партии.

— Ах, да что тут взвешивать! — воскликнул Петровский. — То есть взвешивать безусловно надо, но в данной ситуации у нас нет выбора: или — или! И потом, из Москвы положение с сельским хозяйством видится несколько, я бы сказал, упрощенно. А когда каждый день сталкиваешься с реальностью на местах, то начинаешь понимать, что на всякие взвешивания и рассуждения у нас попросту не остается времени. Мы и так слишком долго взвешивали и рассуждали.

— Да, именно так, — покивал своей крупной головой Варейкис.

Из прихожей донесся настойчивый звонок в дверь.

Петровский вскочил и, несмотря на почтенный возраст и солидную комплекцию, быстро прошел в переднюю. Послышались возбужденные голоса, и через пару минут в кабинет, где сидели гости, вошел, потирая руки, секретарь Ленинградского обкома партии Сергей Миронович Киров, красный с мороза, веселый, точно принес некую радостную весть, о которой еще предстоит поведать своим товарищам. А навстречу ему уже светились ответные улыбки: Кирова уважали и, можно сказать, любили.

Он обошел всех присутствующих, каждому энергично пожал руку, каждому сказал несколько шутливо-приветливых слов:

— Все расширяешься, Ивар! — широкому Варейкису, начавшему кампанию по расширению посевных площадей в своей области.

— Все тяжелеешь! — наркому тяжелой промышленности Орджоникидзе.

— Все замыкаешься в себе! — Микояну. И добавил, похохатывая: — У меня сложилось впечатление, что ты, Анастас, не нарком снабжения, а нарком изъятия.

И все приняли его шутливые приветствия как похвалу и отличие.

Усевшись за стол, Киров достал портсигар с папиросами, закурил, смеющимися глазами оглядел товарищей, спросил:

— Отчего лица такие скучные? Никак решили податься в заговорщики?

— Ну, какой там… — начал было Микоян, но Киров не дал ему продолжить:

— А вот я таки решил. Все-таки, знаете ли, заговорщиком быть веселее. А главное, ни за что не отвечаешь, ни о чем голова не болит, разве что о собственной голове. А сколько таинственности! Сколько интриги! Романы можно писать…

— Вот-вот, о романах и речь, — засмеялся Петровский, но как-то не очень весело. — Мы тут между делом сочиняем роман о том, что было бы, если было бы, и что стало бы, если бы не было.

— Прекрасный сюжет! — воскликнул Киров. — Я иногда в Питере сяду за стол, подопру голову обеими руками и тоже о том же: если бы да кабы. Увы мне и нам! Жизнь не имеет запасных вариантов, не имеет второй колеи. Только одну и только вперед.

— Кстати, о вариантах, — вклинился Варейкис. — Мы ту подумали: как было бы хорошо, если бы товарищ Сталин стал председателем Совнаркома: многие проблемы были бы решаемы без бюрократических проволочек.

— То есть ты хочешь предложить товарищу Сталину совмещение должностей предсовнаркома и генсека? — насторожился Киров, и глаза его сразу же потеряли веселый блеск, стали колючими.