Джек Дэнн - Собор памяти

А затем ускакал прочь.

Затем последовали крики, замешательство, то и дело вспыхивал бой между мамлюками и кочевниками. Около сотни кочевников были преданы мечу; других разорвало на куски выстрелами из той же пушки, из которой они стреляли по Кайит Бею. Потом пропели трубы, и войско, как один человек, дружно хлынуло вперёд — рабы, лучники в красных колпаках, пикинёры, опытные бедуинские воины, мамлюки, раненые, даже женщины — все бросились вослед за своим повелителем, вослед за Айше, словно бойня, устроенная предателям, исцелила их, возродила в них вкус к крови и мести.

Леонардо поспешил вскочить в седло, иначе бы его обвинили в трусости; он скакал с Хилалом и его тысячей гвардейцев.

Калиф ехал как ни в чём не бывало; постепенно телохранители заняли свои места, окружив его со всех сторон, а за ним шагали пешие фаланги, скакали мамлюки — великое шествие, исходящее потом и жаждой убийства.

— Леонардо...

Сандро появился рядом с ним — вместе с Гутне, которая намеренно отстала, чтобы дать им поговорить.

— Я смотрю, ты испытываешь весьма нежные чувства к моей рабыне, — заметил Леонардо.

— Если пожелаешь, я буду держаться от неё подальше. Но ведь ты сам оставил её.

Леонардо улыбнулся, но в его улыбке сквозила безнадёжность.

— Нет, я просто предполагал, что ты позаботишься о ней.

— А ты... разве тебе она безразлична?

— Нет, конечно, — сказал Леонардо. — С какой стати ты спрашиваешь об этом? Хочешь попросить её руки? — Сандро залился краской — шуточка Леонардо попала в цель, он, Сандро, и впрямь влюбился в Гутне. — Твоего друга Мирандолы здесь нет, — продолжал Леонардо, — и некому будет устроить тебе изгнание фантома. Так что я был бы осторожен со своими страстями.

— Мне жаль, что так вышло с Айше, — сказал Сандро. Он говорил это, глядя прямо перед собой, чтобы скрыть охватившую его неловкость. Когда Леонардо не ответил, он продолжал: — Я не знал, что ты любил её.

— Так ты теперь умеешь читать в чужих душах, Пузырёк?

— В твоей — умею, Леонардо.

Леонардо вновь улыбнулся.

— А, тогда ты наверняка знал, что калиф разрубит этого турка пополам. Поэтому ты отшатнулся и едва не свалился без чувств?

Он опять попал в цель: Сандро покраснел ещё пуще и перекрестился.

— Леонардо, я...

— Значит, ты читал в моей душе, когда сказал Бенедетто, что я убил Зороастро? — продолжал Леонардо.

Сандро помолчал немного и сказал:

— Да, я говорил ему так, и я ошибался.

— Ошибался?

— Когда ты отошёл, я подумал... — Сандро говорил, тщательно взвешивая слова, явно неуверенный в себе. — Я тысячу раз перебирал в мыслях эти минуты, Леонардо. Я рассердился, когда ты отвернулся от него, и гнев ослепил меня. Я напрасно обвинял тебя.

— Возможно, ты был прав, — сказал Леонардо. — Я тоже много думал над тем, что произошло. Быть может, я всё же убил его.

— Нет, — сказал Сандро, — не убил.

— Что же ты не подошёл ко мне раньше?

— Я пытался, но ты был такой... холодный, такой далёкий. Я думал, что ты изменился, что всё случившееся...

— А я и впрямь изменился?

— Не знаю, — сказал Сандро. — Но душа моя рванулась к тебе, когда турецкие послы показали голову Айше. Я уже видел у тебя такой взгляд.

— Что же это был за взгляд? — спросил Леонардо.

— Как тогда, когда ты стоял у окна в спальне Джиневры. За мгновение до того, как ты прыгнул вниз, спасаясь от огня. Когда ты смотрел на нас из окна, у тебя на лице было точно такое же выражение.

— Помнится, мне тогда почудилось, что рядом с тобой и Никколо стоит Тиста. Но Тиста был мёртв. Бедный Тиста.

— Мне очень жаль, Леонардо.

Леонардо кивнул Сандро, крепко стиснул его плечо и, не оборачиваясь, проговорил громче:

— Но у нас, кажется, появился слушатель. — Он имел в виду Гутне, которая ехала сейчас вплотную к ним, чуть позади. Они слегка придержали коней, чтобы она могла нагнать их. Лицо её скрывала вуаль, и трудно было сказать, смущена ли она тем, что её застигли за подслушиванием.

— Мой господин печалится не об Айше, — сказала Гутне. Она обращалась к Сандро, словно он уже был её господином... или они были равны... или у неё вообще не было господина.

— О ком же? — спросил Сандро.

— О вашем друге... как его... Нилико? — Гутне обернулась к Леонардо.

— Никколо?

— Да, Никило.

— Откуда тебе это известно? — спросил Леонардо поражённый.

— Я слышала твои сны...

— Мои сны?

— Ты говорил о нём во сне, маэстро.

И в этот миг Леонардо увидел лицо Никколо — увидел мысленным взором, но ясно, до мельчайших подробностей, словно смотрел наяву.

Словно видел сон.

И с грустью спросил себя, не заглянул ли он в лицо смерти.

Позднее в своём унынии он разыскал Миткаля, и они долго беседовали, как частенько делали в дороге. Эти беседы дарили Леонардо радость и утешение, потому что Миткаль поглощал новые знания с той же жадностью, что и Никколо. И Леонардо рассказывал ему о своём соборе памяти, пересказывал исторические труды Плиния; он учил мальчика алгебре, свойствам зрения и нотной системе Гвидо д'Ареццо.

Он учил Миткаля, как когда-то учил Никколо...

Но Миткаль был одержим Валтурио и Александром Великим, искусством и теорией войны — ибо он был обманщиком, этот Миткаль.

Как и Никколо, он только с виду казался ребёнком.

Зрел я ангелов, подымавшихся высоко в небеса.

...и воздух полон криков, плачей и вздохов.

Отряды Мустафы нападали снова и снова — как хорьки, собирающие кровавую дань с гусиного стада; и Кайит Бей подгонял свою армию, точно она отступала. Однако калиф был полон решимости сразиться с Мехмедом, который стоял лагерем на северо-восточной оконечности большой равнины в конце цепочки из длинных и узких горных долин. В скалах над этой равниной стояла захваченная турками крепость — та самая, в которой содержали Айше.

Быть может, и Никколо был сейчас там... если он вообще жив.

А может быть, повелитель турков продал его одному из своих военачальников: Басарабе, который командовал двадцатью тысячами валахов, или Беглербегу, возглавлявшему шестьдесят тысяч румын; или же предводителю Аканги, который не задумываясь выставил бы Никко под пики и стрелы арабов и персов.

Калиф послал за Леонардо на рассвете. Было зябко, словно осенью, и в центре неба ещё мерцали последние звёзды. Леонардо валился с ног от усталости — всю ночь он и Хилал провели на ногах. Турки атаковали каждую ночь, без факелов — единственным признаком их приближения было смертоносное пение стрел. Артиллерия оказывалась бесполезной — стрелять можно было разве что по теням, по лесу, по веткам, колыхавшимся на ветру. Но на сей раз турки напали на орудия и попытались увезти многострельные пушки Леонардо, установленные на повозках: то-то был бы щедрый дар Мустафе! По счастью, мамлюкская кавалерия перехватила турков и вырезала всех до единого.