Ганс Эйнсле - Я, Минос, царь Крита

Солдаты, обнажив мечи, бросились к дверям. Рабы и танцовщицы вновь попытались удержать меня.

— Оставьте меня в покое! — отмахнулся я и вышел наружу. При виде меня какой-то обнажённый, забрызганный грязью человек с кровавыми рубцами на спине рухнул на колени, протягивая ко мне руки. Всё это произошло прямо на ступенях лестницы.

— Помоги мне, Минос, помоги, благородный царь! — молил он.

Из соседнего двора прибежали воины; один из них взмахнул дубинкой, собираясь обрушить её на несчастного.

— Не трогайте его! — вскричал я. — Чего ты хочешь? — спросил я незнакомца.

— Со мной поступают несправедливо, благородный царь! Здесь совершается большая несправедливость!

— Он — вор! — воскликнул верховный жрец. — Он осмелился явиться на поминальную трапезу с разбойничьими намерениями.

— Скажи, что тебя удручает? — благосклонно спросил я. — Оставьте его, — приказал я, увидев, что слуги хотят выдворить несчастного.

— Я Сиррос, крестьянин. Главный надсмотрщик над рудниками приказал мне работать в каменоломнях. Более двух месяцев я тружусь там, но не получил ни оплаты, ни пропитания. А мне необходимо содержать семью.

Я поманил главного надсмотрщика, стоявшего поблизости.

— Что скажешь по этому поводу? — спросил я его.

— Этот человек обманщик и пьяница.

— Неправда! — вскричал крестьянин. — Не только я, но все, кто работает в каменоломнях, не получают платы за свой труд. На что нам жить? — в исступлении спросил он.

Я с подозрением посмотрел на надсмотрщика.

— Они все получают плату, — защищался он. — Что я могу сделать, если они пропивают её?

— Это неправда! — возмутился крестьянин. — Мы не получаем ни ячменя, ни рыбы, ни масла. Когда мы вчера взбунтовались, каждого пятого исхлестали бичами. На моей спине, Минос, следы этих побоев. Я понимаю, не бить нельзя, — вздохнул он. — Но ведь мы трудимся, мы выполняем свой долг, а чиновники и надзиратели тоже обязаны выполнять свой долг и давать нам то, что обещали и что нам причитается.

— Этот человек, царь, — ответил главный надсмотрщик, — нанёс нам вместе со своими людьми большой ущерб. Достаточно взглянуть на эти многочисленные разбитые сосуды...

— Возмущение не получивших вознаграждение за свой труд, а значит, обманутых рабочих наносит больше ущерба государству, нежели стоят все эти драгоценности, — строго заметил я.

Послышались голоса:

— Бунт отрывает этих людей от работы и ложится камнем на сердце царя. Это неслыханно! Уже два месяца рабочие не получают платы!

Я с угрозой обратился к главному надзирателю:

— Уведи его, и чтобы ни один волос не упал с его головы! Завтра я хочу видеть здесь рабочих этой каменоломни и лично проверить, правду ли сказал жалобщик.

Выйдя на следующее утро из комнаты, где я провёл ночь, на свежий воздух, я спросил главного надзирателя, подошедшего ко мне, пришли ли уже рабочие.

— Да, царь. Они ожидают тебя.

— Сиррос с ними?

Чиновник скривился:

— Нет, благородный царь. Сегодня ночью произошёл странный несчастный случай. Мы заперли его в пустой комнате. Этот лжец и преступник взломал дверь и пробрался в подвал, где хранилось вино. Он выпил несколько небольших амфор и опьянел до такой степени, что отдал богу душу.

Я рассердился на него:

— Ты и впрямь веришь, что этот человек мог быть настолько глуп?

— Приходится это признать, — самоуверенно ответил он, — потому что у меня нет никаких доказательств иной причины его гибели.

Ко мне подошла Айза и предостерегла меня:

— Не ищи, мой повелитель, вину там, где не можешь её распознать и где нет ни одного свидетеля. Если даже этот крестьянин был задушен по приказу главного надзирателя, он ни за что не признается в этом, а сам мертвец уже не в состоянии давать показания. Да и что значит это обвинение против главного надзирателя твоего умершего брата? Сперва необходимо избрать наследника престола, а до той поры ни один суд не начнёт расследование...

— А если я прикажу провести его? — заупрямился я.

— На это у тебя нет прав. Даже если твой приказ и выполнят, то докажут невиновность чиновника. Ты только осрамишься, и ничего больше. Не забудь, что с этого момента главный надзиратель и вся прочая администрация Радаманта станут твоими врагами. Ты уже достаточно ссорился с Сарпедоном, так зачем здесь, в Фесте, ты хочешь опять подлить масла в огонь?

К нам подошла Сарра:

— Может быть, этот человек был пьяницей? А если нет, значит, он сумасшедший. Он два месяца не получал платы, его колотили, а у него ещё хватило наглости врываться во дворец и докучать тебе своими бреднями! Не забудь, Минос, — продолжала Сарра, — что чиновники и надзирателя — пастыри твоих стад. Если один из них и подоит украдкой одно животное, тебе не стоит сразу же гнать его прочь. Баранов у тебя достаточно, может быть, даже слишком. А пастырей найти не так просто...

Я задумчиво кивнул и отправился вместе с главным надзирателем туда, где меня ждали рабочие каменоломни.

Это были мужчины в белых колпаках и такого же цвета передниках. В первом ряду стояли рабочие с кирками, во втором — с кайлами, а в третьем — с заступами в руках. Замыкали толпу носильщики.

Не успел я остановиться перед ними, как они хором закричали:

— Здравствуй многие годы, о царь Кносса! — и опустились передо мной на колени, коснувшись лбами земли.

Я приказал им подняться и внимательно оглядел их.

— Вовремя ли вы получали плату? — спросил я, всем своим видом показывая, что требую сказать мне правду.

— Да! — единогласно подтвердили они. — Мы счастливы и довольны и рады трудиться в царской каменоломне.

— Повернитесь! — приказал я.

Они исполнили мой приказ: почти у каждого из них спина была покрыта глубокими шрамами, которые ещё не вполне зажили. Было видно, что побои достались им, возможно, лишь несколько дней назад, а были и совершенно свежие раны, кое-где ещё даже не запеклась кровь.

Я подошёл к главному надзирателю и громко сказал:

— Ну и свинья же ты!

Потом велел позвать министра. Когда он предстал передо мной, я не смог сдержаться и накричал на него.

— Поскольку наследник престола ещё не назначен, вся власть здесь принадлежит мне. Приказываю хлестать бичами главного надзирателя до тех пор, пока его спина не станет такой же, как у подчинённых ему рабочих. А затем — и это тоже мой приказ — пусть он и вся его семья станут рабами. И выплатить рабочим всё, что им причитается, сполна.

Я отвернулся, желая остаться один. И вдруг заметил среди людей, смотревших на меня, Риану.

— Риана! — позвал я и, подойдя к ней, хотел заключить её в объятия, но между нами возник верховный жрец Манолис.

— Она принадлежит богам, — сурово произнёс он.