Ганс Эйнсле - Я, Минос, царь Крита

Теперь мне всё стало ясно. Он хотел, чтобы я склонился перед ним, спрашивал у него совета, решал с ним все государственные дела. Во мне снова вспыхнул гнев, унаследованный от предков, и я сказал совсем не то, чего от меня ожидали:

— Так я должен ползать перед вами на коленях, проявлять смирение, чтобы вы могли беспрепятственно преследовать собственные интересы?

— Мы служим богам, — сказал старый жрец.

— И при этом думаете о своей выгоде. Ведь ты, Манолис, держишь у себя в доме двух рабынь, которые всего несколько недель назад были похищены в окрестностях Маллии. Разве не так? Теперь что же — свободные критские девушки должны служить тебе?

— Но у тебя тоже есть рабыни, Минос, — возразил тот, вызывающе улыбаясь.

— Я — царь, а ты — служитель богов. Вести борьбу — мой долг. А если мечом размахивает и убивает жрец, это — предательство по отношению к богам. Недостойно делать своими рабынями девушек-критянок, которые прежде были свободными!

— Мне назвать по именам чиновников, которые тоже владеют критскими рабынями?

— Оставь эти дешёвые уловки, Манолис! Ты — жрец и обязан судить себя по более суровым законам!

— Послушай, Минос, — прервал нас старый жрец.

— В чём дело?

— Можно было бы найти выход...

— Какой?

— Довольствуйся своими государственными делами, а нам предоставь искать путь к богам. Тебе даже не нужно являться на богослужения самому, можешь присылать вместо себя какого-нибудь жреца или жрицу. Если же ты хочешь узнать истину в последней инстанции, то должен испытывать благоговение перед богами, ибо они — источник всей мудрости.

Я ответил уклончиво, понимая, что у меня нет времени, чтобы познавать в пещерах и рощах сокровенные тайны.

Через несколько дней и высшие чиновники пригласили меня на празднество. От одного слуги я узнал, что инициатором торжества был Манолис. Я наотрез отказался.

Вскоре ко мне заглянула Сарра.

— Умоляю, приди на праздник — это доставит тебе удовольствие, — сказала она.

— Твой Донтас тоже явится туда? — насмешливо спросил я.

— Непременно. К тому же он пришлёт девушек, которые станут развлекать тебя танцами.

— Я скорее умру, чем соглашусь встретиться с этим мошенником! — в гневе вскричал я.

— Будь благоразумен и прими участие в празднестве, — снова попросила она.

— Сколько тебе заплатили, что ты так усердствуешь?

— Заплатили? За что? — спросила она, разыгрывая непонимание.

— За то, чтобы я присутствовал на банкете, который устраивают эти два плута, Манолис и Донтас.

— Праздник устраивают твои чиновники, — резко сказала она.

Я вдруг заметил, что улыбка на её лице прикрывает жестокость, готовность шагать по трупам.

Мои мысли обратились к Айзе. С каждым днём я всё яснее понимал, как сильно она меня любила. И вот её нет в живых... Кто положил ей под одеяло ядовитую змею?

Взглянув на Сарру, почтительно опустившуюся возле меня на колени, чтобы надеть мне сандалии, я заметил в её глазах странную настороженность: это был взгляд змеи, поджидавшей подходящего момента, чтобы укусить.

Я едва не сказал ей, что она напоминает мне кобру, подстерегающую добычу.

Чего ждала от меня Сарра?

«Змея, настоящая змея!» Я никак не мог отделаться от мысли, что именно она с помощью преданных ей рабов подсунула змею в постель к Айзе.

Это подозрение не давало мне покоя, и я едва сдерживался, чтобы не задушить её собственными руками.

Мысли теснились у меня в голове. Поскольку Пасифая не любила путешествий, не перенося раскачивания носилок и тряски повозки, я часто брал с собой в поездки Айзу и Сарру. Айзы больше не было. Вместе с ней число женщин и девушек, заплативших жизнью за то, что разделили со мной ложе, перевалило за десять. Не могла ли стоять за этими убийствами Сарра?

Мне вспомнился остров Парос, куда я прибыл с инспекционными целями. Там старейшина рода предложил мне свою единственную дочь. Для него, для деревни, для всего острова было большой честью, что я согласился на это предложение. Войдя в отведённую мне комнату, я обнаружил, что пол усыпан цветами, а в небольших плошках курится благовоние. В ту ночь я познал огромное счастье, а спустя несколько дней получил известие, что девушка умерла от укуса ядовитой змеи...

Сарру, деловито хлопотавшую в комнате, я почти не замечал.

Сарра почувствовала моё настроение. Она уселась на маленькую скамеечку и, взяв в руки арфу, заиграла для меня детскую иудейскую песенку.

— Человек похож на арфу, — сказала она, поглядывая на меня, а её пальцы продолжали извлекать мелодичные звуки. — У него много струн, и чтобы играть на них, необходимо пользоваться всеми десятью пальцами. Однако у большинства их всего пять, и в этом заключается трагизм.

— Всего пять? — спросил я.

Она кивнула.

— У большинства женщин пальцев всего пять — второй рукой им приходится украшать себя, краситься и натираться благовониями.

— У многих мужчин их тоже всего пять, — возразил я. — Одной рукой они обычно носят тяжести, а то приходится пользоваться для этого и обеими руками. Ты видела, какая нужда царит в деревнях? Ты видела убогую жизнь в мастерских ремесленников? Угольщик грязен и чёрен, все руки у него в мозолях, а трудится он день и ночь. У ткача спина колесом, маляру трудно разлепить склеивающиеся пальцы, которые к тому же ещё изъедены известью. Гонец, расставаясь с семьёй, вынужден оставлять завещание, потому что в пути он рискует повстречаться с разбойниками или наступить на змею... — Неожиданно меня осенило: — Единственный, кому труд доставляет радость, это писец. Умеющий писать открывает для себя мир. Ему светло даже в самой тёмной каморке. Искусство письма важнее всех прочих занятий. Кто не владеет им, поверь мне, Сарра, не живёт, а прозябает, даже если досыта ест. А ты умеешь писать?

Она отрицательно покачала головой.

— Я попала в рабство ещё ребёнком и с тех пор, как себя помню, должна была прислуживать, гнуть спину и повиноваться. У меня были мудрые учителя, однако они научили меня только священным словам.

— Тогда тебе нужно быстрее выучиться писать.

— Зачем?

— Чтобы найти себя, познать себя. Ты умна и должна этим воспользоваться.

— Ты будешь на празднике? — спросила она и, не дожидаясь ответа, снова запела, аккомпанируя себе на арфе.

Каждая клеточка моего естества противилась тому принуждению, которое сквозило в помыслах и поступках Сарры. Вдруг одежда соскочила с плеч Сарры, обнажив её груди. Преднамеренно или случайно? Разве Сарра не знала, что может в любой момент соблазнить меня? Несмотря на свои тридцать шесть лет, Сарра была ещё очень хороша. Многие женщины в этом возрасте уже блекли, покрывались морщинами и начинали полнеть. Мой брат в Фесте любил женщин тучных, а Сарра была изящной и напоминала скорее девушку, нежели зрелую женщину. Это в полной мере соответствовало моему чувству прекрасного. Её женственность в очередной раз победила меня, и я отправился с Саррой на празднество.