Ганс Эйнсле - Я, Минос, царь Крита

И на этот раз я снова обратил внимание, что возгласами ликования меня встречали не все — многие выглядели удручёнными, а их радость была показной. «Что такое государство? — спрашивал я себя. — Разве оно не воплощение власти, принуждения и эксплуатации?»

— Нет! — выкрикнул я так громко, что мои спутники вздрогнули. Я спохватился. — Государство должно быть родиной, оно должно дарить людям счастье! Государство, прибегающее к принуждению, уподобляется человеку без души!

У брата я пробыл около двух недель. Мы ссорились и мирились, обещали друг другу всегда жить в мире, делали вид, что не видели и не слышали, как солдаты разбойничали на наших территориях, добывали рабов и вели себя как пираты.

С детских лет я знал, что брат умеет праздновать. Аристократы были приглашены непосредственно в дворцовые покои, все прочие расположились под открытым небом, на центральном дворе. Там пировали пастухи, крестьяне, ремесленники. На вертелах жарились бараны, в воздухе стоял аромат жареной домашней птицы и свежеиспечённых лепёшек.

Меня восхищала щедрость брата и прекрасные отношения с высшими чиновниками, которые почтительно прислушивались к каждому его слову и всегда были готовы исполнить любой его приказ.

В ответ на мой вопрос, как он управляет своей территорией, брат лишь снисходительно улыбнулся. Впрочем, мне было известно, что он, как и я, всегда стремился поступать мудро и справедливо.

Когда я упрекнул его в расточительстве, он быстро нашёлся:

— Лучше пусть я буду чудаком, но вместе со всеми, чем умником, обречённым на одиночество. — И добавил: — Нужно уметь извлекать пользу даже из собственных врагов.

Вероятно, он был прав. Подвластный мне Кносс был больше и значительнее, но Сарпедону тем не менее удалось продемонстрировать мне превосходство своего государства. Не в том ли секрет, что почва здесь плодороднее, а условия для орошения лучше?

Я стремился к справедливости для своих граждан, старался сделать их счастливыми и даровать им мир. Но здесь я был свидетелем того, как народ ликовал из-под палки.

Во дворце брата я с удивлением обнаружил, что к его услугам возницы повозок, лучники, оруженосцы, копейщики, даже десяток носильщиков паланкина; его постоянно окружали повара, виночерпии, цирюльники и множество прочих слуг.

Манолис тоже умел властвовать, использовать людей в собственных интересах. Разве можно подчинять себе людей?

— Что мне делать?! — крикнул я после небольшой праздничной трапезы, уже немного захмелев. — Что вы хотите от меня, каким должен быть повелитель?

От вина ли, от страха ли, всё сильнее овладевавшего мною, я бродил по двору, не слишком твёрдо держась на ногах. Вдруг я заметил, что ко мне приближаются девушки в прозрачных покрывалах. Они почтительно проводили меня в дом.

...Я сидел в подвале возле чаши, в которой пылал огонь. В него время от времени подсыпали какой-то порошок, распространявший чудесный аромат.

Девушки танцевали, а затем исполнили песнь, посвящённую Великой Матери. Должно быть, я заснул. Вероятно, мне приснился дурной, мучительный сон. Проснувшись от страха, я обнаружил, что лежу на ложе, плетённом из кожаных ремней. Одеяло, которым меня укрыли, сползло в сторону, а на нём, свернувшись, лежала змея. Мне удалось прогнать её палкой.

Не прошло и часа, как в комнате появилась вторая гадюка, сразу почувствовавшая себя хозяйкой положения.

В Кноссе и его окрестностях тоже водились змеи. Может быть, и Айза погибла от укуса гадюки? Хмель, всё ещё туманивший мою голову, помешал мне сразу же покончить с незваной гостьей.

Я думал об Айзе. Случайностью ли был роковой змеиный укус? Случайно ли в помещениях дворца моего брата так вольготно чувствовали себя змеи, словно здесь не было ни стражи, ни слуг, ни рабов?

Я опять погрузился в сон. Была ещё ночь, когда меня разбудило какое-то лёгкое прикосновение. Как будто кто-то поглаживал моё обнажённое бедро. Может быть, меня напугал ветерок, принёсший прохладу?

Медленно приподнявшись на своём ложе, я застыл в этой позе: я разглядел на своём бедре верхнюю половину змеиного туловища. Я зажмурился, лишь бы не видеть змеиную голову с непрерывно шевелящимся раздвоенным язычком.

Снаружи, то ли с улицы, то ли из соседнего дома, донёсся какой-то шум. Змея приподняла голову с раскрытой пастью и принялась покачивать хвостом. Когда я увидел ядовитые зубы пресмыкающегося, по спине у меня пробежал холодок.

Я лихорадочно соображал, как поступить. Вскочить? Прежде чем я успею схватить кинжал, змея наверняка укусит меня. Поэтому мне пришлось лежать не шевелясь, сдерживая дыхание, чтобы не раздражать гада. Хватит ли у меня сил не двигаться и не делать необдуманных движений? Это было бы равносильно смерти!

Минуты казались мне вечностью. Всё замерло, не было слышно ни звука. Из всех пор у меня выступил пот; он струился по лбу, попадая в глаза. Я стиснул зубы и не смел пошевелить пальцем. Левая нога стала неметь. Моё беспокойство возрастало. Почему никто не приходит, недоумевал я и с нетерпением ждал кого-нибудь, кто бы пришёл мне на помощь. Это должен быть смелый человек.

Внезапно змея немного приподняла туловище...

«Исчезни!» — страстно молил я.

Однако получилось как раз наоборот. Казалось, её привлекло тепло моего тела, и она сунула голову под одеяло, сбившееся у меня на груди. Почувствовав гладкую змеиную кожу на своём теле, я собрал всю свою волю, чтобы не шевельнуться.

Я совершенно потерял представление о времени. Сколько же лежало на мне это ужасное создание — несколько минут или несколько часов? Я постоянно боролся с искушением: мне не терпелось молниеносным движением руки схватить змею за шею, вскочить с ложа и вышвырнуть отвратительную тварь из комнаты. Но змея так тесно прижала свою голову к моей коже, влажной от пота, что даже малейшее напряжение мышц моей руки насторожит её, и в ответ она незамедлительно укусит меня. А мне хотелось жить...

Я стал молиться — вернее, умолять Артемиду, Зевса и Афину, и в особенности Гестию — хранительницу домашнего очага, которая покровительствовала даже гостям, переступившим порог дома.

Я опускал глаза всё ниже и ниже, словно ожидая, что мои мольбы моментально подействуют и змея уползёт. Но не тут-то было: она ещё ближе подобралась к моей шее, и я почувствовал её хвост у себя под мышкой...

Услышав какой-то шум, я насторожился и замер в ожидании. Может быть, к моей комнате приближались люди?

Наконец я увидел в дверях двух красивых рабынь из дворца моего брата. Одна несла таз для умывания, вторая — полотенца. Вероятно, они пришли умыть меня, подготовить к утреннему приёму у своего повелителя.

— Благородный Минос, — начала та, что повыше ростом, и, поклонившись, направилась ко мне.