Ганс Эйнсле - Я, Минос, царь Крита

Но тут обе девушки одновременно увидели мои полные ужаса глаза, мокрое от пота, искажённое страхом лицо. Я пошевелил губами, не издав ни единого звука, и несколько раз опустил глаза, указывая на свою прикрытую одеялом грудь. Потом я сложил губы так, как если бы собирался произнести слово «змея». Я никак не мог выговорить это слово, у меня пропал голос, и только губы вновь и вновь силились произнести его.

Рабыни поняли меня, в ужасе переглянулись и бесшумно, словно тени, выскользнули из комнаты. А вдруг они, как дети, теперь забились куда-нибудь от испуга и зажмурились, чтобы больше не видеть моих страданий и поскорее забыть про них?

Я уже совершенно изнемог. Я чувствовал, как утренняя прохлада побуждает змею как можно глубже спрятать голову мне под мышку в поисках тепла.

Внезапно раздалось пение, сопровождавшееся игрой на флейте. Может быть, я грезил? Звуки медленно приближались. Они подчинялись определённому ритму. Я принялся считать: каждый четвёртый звук настолько выделялся своей пронзительностью, что ушам становилось больно.

Змея тоже уловила этот резкий звук. Она забеспокоилась и свернулась в клубок у меня на груди. Подняла голову, поводя ею из стороны в сторону, пытаясь определить, откуда исходят эти раздражающие звуки. Потом змея медленно переползла ко мне на живот и через несколько мгновений, которые показались мне бесконечными, её голова уже свешивалась вниз, почти касаясь пола. Она раскачивалась взад-вперёд, шипела, разинув пасть в поисках врага.

Звуки между тем нарастали, и к ним присоединились крики: «Эй, эй!» Кричал мужчина — это было слышно по голосу. Свои выкрики он сопровождал ударами меча по камням стены. Затем ему начал вторить другой голос.

Змея, оказавшись наконец на полу, приготовилась к атаке. Я опять потерял счёт времени.

Выкрики становились всё ближе, а удары меча — всё чаще.

Когда я набрался смелости взглянуть на змею, то увидел, что она уползала из комнаты...

Я был спасён. По щекам у меня бежали слёзы, но я не стыдился их. Не помня себя от счастья, я горячо обнял обоих слуг, которым удалось прогнать опасную тварь.

Утром я завтракал с Сарпедоном.

— Отчего ты такой молчаливый? — участливо поинтересовался он. Мне было ясно, что он прекрасно знает о неоднократных визитах ядовитых змей в комнату, где я провёл ночь. Стоило ли обсуждать эту тему?

Сарпедон повёл меня на мельницы. Буйволы с завязанными глазами, двигаясь по кругу, вращали мельничные жернова. Потом мы заглянули в пекарни, которые снабжали лепёшками солдат и команды судов. Мы осмотрели коптильни для мяса и рыбы, кожевенные и сапожные мастерские, литейни, где из бронзы отливали посуду и мечи, затем прошлись по ткацким и швейным мастерским, взглянули, как обжигают кирпич.

Сарпедон представлял мне главных надзирателей и управляющих, объяснял тонкости производства.

— Знаешь, — заметил он, — я стараюсь объединить все мастерские во дворце или в непосредственной близости от него. Есть старая истина, что работник станет бездельничать, если не будет видеть занесённого над ним бича. Запомни, — продолжал он, — нужно вовремя прозреть. Какой-то мудрец однажды верно сказал, что необходимо уладить свои дела прежде, чем они ввергнут нас в хаос.

— Я обратил внимание, что на производстве кирпича заняты дети, — сказал я, когда мне протянули бокал с вином. — Меня угнетает мысль, что, вместо того чтобы играть, им приходится работать.

— Разве у тебя есть рабы, дети которых лодырничают?

Я не нашёлся, что ответить.

— Дети должны оставаться детьми, — заметил я, помолчав.

— Дети уже сами плодят детей, Минос, — пошутил он. — Не знаю, спишь ли ты ночами или проводишь время с женщинами. Выбери время и пройдись по подсобным помещениям своего дворца. Да что там подсобные помещения? Ты можешь заглянуть даже к своим чиновникам. Увидишь, как взрослые предаются любви, а дети следуют их примеру. Всего несколько дней назад я видел...

— Я знаю, — перебил я.

Оказавшись снова дома, в Кноссе, я призвал к себе Манолиса и его жрецов.

— Я видел, как плачут дети у моего брата, — начал я. — Я наблюдал вещи, которые мне не понравились. У нас такого быть не должно. Посоветуйте, что мне сделать, чтобы наши граждане были счастливы. Существует ли какой-то тайный ключик, который может помочь нам заглянуть им в душу и подсказать, чтобы они знали, чего следует избегать, а к чему стремиться?

— Такие тайны существуют, благородный Минос, — ответил немолодой жрец, вызывавший у меня симпатию, — однако тебе их знать не позволено, поскольку это разрешено только верховному жрецу.

Я с трудом укротил мгновенно вспыхнувший гнев и сдержанно ответил:

— Я — царь, а значит, и самый главный жрец!

— Не всякий жрец достоин проникновения в эти тайны — людей, достаточно зрелых для этого, совсем немного, — сказал старик.

— Разве это не первейший долг царя — заботиться о собственном народе?

— Последнее слово остаётся за богами, — ответил старик, дружелюбно глядя на меня. — И ты, царь, должен просить совета у богов. А для этого проси помощи у жрецов.

Я снова пришёл в ярость. Как ни нравился мне седовласый жрец, сейчас я готов был избить его. Я взглянул на Манолиса. Его лицо выражало высокомерие и даже, пожалуй, насмешку. Неужели он считал, что, будучи верховным жрецом, служит богам более, чем я, и днём и ночью заботящийся о доверившихся мне людях? Разве он не видел ран на плечах рабов, слёз в глазах женщин и девушек, страданий в невесёлых играх детей?!

— Ты, государь, — сказал старый жрец, — прошёл посвящение в жрецы. Однако о тайных сторонах нашей жизни ты ещё не имеешь представления. Они скрыты в гротах и пещерах. Подобно тому, как колдун очерчивает крут, внутри которого он совершает свои действия, как хозяин метит свои владения межевыми камнями, так и святыня — это владение божества. Чтобы оно не теряло святости, его обносят оградой, и такие огороженные места мы называем теменос. В этом священном месте человеческим правам положены пределы. Пойми это, благородный царь! Там действуют лишь самые святые, неписаные законы. Кто окажется в таком месте, тот будет находиться под покровительством богов, даже если это преступник. Во всех священных рощах, у чудодейственных источников, в гротах и пещерах мы служим богам во время мистерий, которые тебе неведомы. Чтобы понять истину, нужно, прости меня, Минос, быть в состоянии познать душу. Говорят, страсти — врата души. Я бы сказал, страдание раскрывает душу.

— Если ты и впрямь хочешь сделать людей счастливыми, ты должен прийти к нам, очиститься с помощью молитв и воздержания от пищи, — добавил верховный жрец. — Нет ни одного властителя, который постиг бы государственную мудрость иным путём.