Ганс Эйнсле - Я, Минос, царь Крита

— Верно, благородный царь, — согласился Манолис. — Ты не видишь человека, несправедливо обиженного, не видишь того, кто живёт в нужде, ты не видишь крестьян и ремесленников, не видишь, что ест за обедом солдат. Ты, — верховный жрец распрямился и гордо посмотрел на меня, — это государство. Оно — твоя слава и твоё могущество. Оно — твоя цель и дело твоей чести. Если ты намерен отвечать этим требованиям, то не должен низводить себя до роли выслушивателя жалоб.

— Если я никогда не отгораживаюсь от забот и тревог критян, то уже исполняю часть своего долга, — строго ответил я.

— Некогда, — начал рассказывать Манолис, словно не слыша моего возражения, — жил один фараон. Он спросил своего архитектора, какой он должен воздвигнуть себе памятник, чтобы о нём говорили и после смерти. И вот, Минос, какой любопытный ответ дал ему зодчий. Он сказал, что славу сулит лишь нечто непреходящее. И дал такой совет фараону: «Выложи на земле квадрат из шести миллионов каменных глыб — это твой народ. Поверх его положи шестьдесят тысяч обтёсанных камней — это твои чиновники низшего ранга. Сверху помести шесть тысяч гладких камней — это твои высшие чиновники. Установи на них шестьдесят блоков, украшенных резьбой, — это твои ближайшие советники и полководцы. А на вершину водрузи один блок с золотым изображением солнца — это ты сам, фараон». Что толку, царь, — обратился ко мне Манолис, — если сегодня ты накормишь одного бедняка, а завтра накажешь одного вора? Это всё равно что крошечные капли, падающие на раскалённый камень: они живут доли секунды. Всё это мелочи. Твори крупные дела, благородный царь, — с пафосом воскликнул он, — ибо только они прославят тебя. Так считали ещё в Египте, на это опирается его власть над соседними государствами. Только так фараон собирает свою дань. Сильный всегда повелевает слабым. Если хочешь быть сильным, не ройся в земле, а обрати взор к небу. От тебя зависит: брать или давать, приобретать или терять...

— Не завидуй египетским пирамидам, достойный повелитель, — вмешался чиновник, подошедший к нам во время разговора, — после себя ты оставишь более грандиозные свершения, которые прославят тебя.

— Более грандиозные? — спросил я. — Какие же?

— Дороги и прекрасные города, море, кишащее критскими судами, и, — он смолк и вопросительно посмотрел на меня, словно мне самому надлежало дать ответ, — счастливый народ, благоденствующий под твоей властью.

— Но всё это нельзя сравнивать с величием пирамиды, — возразил я.

— Отнюдь, благородный царь. Свою гробницу фараон строил тридцать лет, в течение которых более ста тысяч человек трудилось по три месяца в году. Какую пользу принесло это деяние? Кому оно подарило здоровье или доставило радость? Никому. Напротив, от этой работы ежегодно гибли тысячи людей. Усыпальница Хеопса стоила жизни полумиллиону людей. А кто считал перенесённые страдания и пролитые слёзы, кто?

— Но попробуем взглянуть на это с другой стороны, — сказал я. — Смотри. Если бы несколько человек задумали построить себе пирамиду, они натаскали бы небольшую кучу камней и спустя несколько часов уже завершили бы работу, спрашивая себя, зачем, собственно, это сделали. Сотня или тысяча человек тоже таскали бы камни, и через несколько дней их цель была бы достигнута. Но что им делать с этой пирамидой? Если же египетский фараон, всё государство решит возвести каменный холм, то это потребует труда сотен тысяч людей на многие годы, пока пирамида не будет сооружена. Так что речь здесь не о том, годны ли на что-нибудь эти пирамиды, а о том, что исполнено желание одного человека, однажды им высказанное. Усыпальница Хеопса не только пирамида, она — увековеченная в камне воля правителя. Главное в том, что за этой волей стоял порядок, а за порядком — упорство и настойчивость, присущие лишь богам.

Я посмотрел на Манолиса, потом перевёл взгляд на чиновника.

— Один воспитатель однажды сказал мне, что воля человека — большая сила, величайшая сила под солнцем. — Я улыбнулся и продолжил: — Для властителей существует несколько заповедей, которые он должен запомнить навек. Одна из них гласит, что нужно уметь заставлять других.

Когда чиновник удалился, я спросил Манолиса:

— Если я правильно тебя понял, то отныне ты станешь сообщать мне только то, что сочтёшь за благо? Тогда я больше не узнаю о зле, которое творится вокруг тебя и по твоей вине. Ты станешь поступать по собственному усмотрению. Кто мне тогда скажет: правильно или неправильно ты поступаешь? Ты ведь тоже всего лишь человек, Манолис.

Его глаза засверкали — я понял, что задел его за живое.

— Царь, — ответил он, — неужели ты в самом деле хочешь, чтобы тебе пересказывали весь вздор? Неужели тебе приятно слушать пьяную болтовню солдат или глупые речи крестьян?

— Мне важно, Манолис, — серьёзно ответил я, — знать про поборы сборщиков налогов, обман жрецов и порочность чиновников. Только так я смогу восстановить мир и вернуть процветание государству. Я желаю всем критянам справедливости, любви и счастья. Я стремлюсь быть справедливым, — взволнованно ответил я.

Верховный жрец посмотрел на меня так, словно сомневался, в своём ли я уме.

— Ты, вероятно, слышал, что Айза умерла, — печально сказал я. — Она была рядом со мной многие годы, приехала со мной из Греции. Она была частью моей жизни. Я назначил расследование и прошу тебя как человек, а не как царь помочь мне отыскать причину её смерти. Я повелеваю, — повысил я голос, — чтобы всякого, кто бы ни совершил это злодеяние, если Айза действительно была убита, задушили!

Манолис снова посмотрел на меня как на сумасшедшего. Неужели он не понял, что я любил Айзу? Похоже, он жил в таком мире, где мужчина мог полюбить рабыню, а потом прогнать её прочь, смотря по настроению.

Разве Риана не рассказывала мне, что верховный жрец неравнодушен к женской красоте? Разве мне не говорили, будто он очень разборчив при выборе девушек, которым позволено делить с ним ложе?

Несколькими часами позже я услышал разговор Манолиса с одним из чиновников.

— Что такое происходит с нашим царём? — cпросил Манолис. — Он мог бы получить самых красивых женщин Крита, однако оплакивает смерть какой-то рабыни! Ему ничего не нужно делать, ну совсем ничего, а он вмешивается в мои дела, словно ему известно о тайных целях нашего культа. Он мнит себя богом, а между тем он всего лишь тщеславный и самонадеянный микенец!

Чиновник ответил мудро:

— И жалкая хижина может быть роскошной, если в ней нашли приют боги, а дворец — наоборот, если бога в нём нет. Знаешь, — обратился он к кому-то третьему, — возрождая Крит, мы могли бы привлечь египетских богов и египетские культы. На карту поставлена судьба нашего острова. Нам нужно воодушевить народ, принять любую помощь, в том числе и со стороны финикийских и хеттских жрецов. Наш царь идёт по краю пропасти и вряд ли догадывается, как низко можно пасть.