Сесилия Холланд - Иерусалим

Колокола уже звонили Сексту [19] Секста — 12 часов дня. . Вестник, как предполагалось, должен прибыть именно к этому сроку. Когда они подъехали к воротам, улицы запрудил народ; все кричали здравицы королю, пару раз прозвучало и имя Сибиллы. Улыбаясь, она помахала рукой. Это весьма полезно — выглядеть счастливой перед народом, казаться уверенной, да и приветственные крики придавали ей силы. Однако спина у неё уже одеревенела, нервы были натянуты, как струны; она подняла голову и скользнула взглядом по стенам, на которых стояли тамплиеры.

Ворота были открыты, решётки подняты. Вместе с братом Сибилла выехала на дорогу и осадила коня. Дорога была пуста.

— Ну и где же он? — пробормотал Бодуэн, глядя вдаль, откуда текла, извиваясь, лента дороги. Сибилла знала, что видит он плохо; король скрывал это, но она-то знала его лучше, чем кто-либо другой. Она придвинулась поближе к брату — чтобы смотреть за него.

— И следа никакого нет, — сказала она. — Ни дыма, ни пыли. — По опыту прошедших дней она уже знала, что высматривать. — На востоке небо чистое, но с моря идут тучи; может начаться дождь.

— Это хорошо, — сказал король. — Дождь прогонит людей с улиц.

— Кого именно?

Бодуэн передёрнул плечами, точно отгоняя раздражение.

— Керак не сдерживает своих людей; вечерами они шатаются по всему городу и наверняка ищут ссор.

Сибилла обернулась, вновь поглядела на стены. Стражники-тамплиеры навалились на бруствер. Один из них выбросил вперёд руку, указывая на дорогу, принцесса повернулась — и вскрикнула:

— Вестник!

Король что-то проворчал. Вестник взбирался вверх по дороге — маленький, безоружный, на юркой лошадке. Люди на стене начали кричать и вопить гораздо раньше, чем он доехал до короля и, не слезая с седла, выкрикнул свои новости, которые вовсе не были новостями:

— Пока — ничего!

Король кивнул:

— Очень хорошо. Ступай отдохни.

Толпа на стенах покричала и быстро рассеялась. Вестник проехал в ворота, король и Сибилла — следом. Принцесса снова боролась с подступающим раздражением. Неделю подряд они приезжают сюда, чтобы дождаться вестника и снова услышать: «Пока — ничего!» Каждый день они заставляют себя появляться здесь, и каждый день — одно и то же: «Пока — ничего!»

Впрочем, вестник и не мог сказать ничего иного. Он сам был живой вестью, а слова — лишь ненужным украшением. Всё, чего они ждали, — это дня, когда вестник не приедет, а это означало бы, что Саладин на марше, что он перехватил вестника и убил.

Вместе с братом Сибилла вернулась в цитадель — к новому дню бесполезного, томительного ожидания.

— Что ты намерен делать с Кераком? — спросила она. Подобно мужчинам, она в раздражении набрасывалась на первого подвернувшегося под руку противника.

Король отпустил повод. Подскочили конюхи — помочь ему сойти с коня.

— Ничего. Пусть с ним разбираются тамплиеры.

Сибилла поняла, что он двигает одну фигуру против другой, точно в шахматной партии. Интересно, холодно подумала она, какую роль в этой партии брат отвёл ей?

Быть королевой, покуда он — король. Вот чего он хочет от неё. Сибилла высмеяла себя за эти мысли. Она будет королевой, и всё изменится. Она спасёт королевство. Принцесса смотрела, как её брат почти упал с седла на руки конюха; на миг она поймала себя на том, что желает его смерти — пусть умрёт и очистит дорогу ей. Она закрыла глаза и отогнала прочь эту мысль.

— Сибилла!

В дверях башни, размахивая руками, стояла Алис.

— Сибилла! Иди есть! Сыр и правда превосходен. — Вид у Алис был весьма довольный. Как обычно, еда развеяла её печали. Сибилла соскочила с коня и пошла прочь — к безделью и скуке нового дня.

Раннульф великий рыцарь, размышлял Стефан, но никуда не годный офицер; он слишком всерьёз воспринимает свои обязанности. Норманн держал город тяжёлой рукой, разрешив базарам и лавкам торговать только с Сексты по Нону [20] С 12 до 15 часов пополудни. , запретив людям шататься по улицам после вечерни. Он усилил караулы у ворот, и патрули разъезжали по городу четвёрками, а не парами. Теперь ему оставалось только заставить людей подчиняться — а уж это было, конечно, совсем иное дело.

И в особенности ему необходимо принудить к послушанию людей Керака. Сидя верхом на краю сука в Нижнем Городе, Стефан окинул взглядом толпу и увидел дюжину чёрно-красных курток — ни один из их обладателей не собирался подниматься ни в Верхний Город, ни в свои казармы.

Впрочем, к Ноне ещё не звонили. Сук покуда кипел волнами многолюдной толпы — одни пришли из окрестностей Иерусалима в поисках защиты от сарацин, другие спустились из Верхнего Города купить еды получше да развеять страхи мимолётным удовольствием. Люди клубились вокруг винных лавчонок и игроков в кости, и базарный люд надувал их тысячью испытанных способов, как до того надувал весь мир, бесконечной чередой проходивший через Иерусалим. Стефан вновь оглядел толпу, высматривая людей Керака.

В самой середине клиновидной рыночной площади его внимание наконец привлекла белёсая, как одуванчик, макушка. Стефан зашипел сквозь зубы. Он-то надеялся, что Жиль из Керака сегодня будет искать приключений на свою задницу где-нибудь подальше от рынка.

Стефан собрал повод и заставил коня попятиться; у его стремени пешим возник Раннульф.

— Ты его видишь?

— Я не хочу этого делать, — пробормотал Стефан.

— Кого там заботит, чего ты хочешь? — бросил Раннульф. — Давай.

И исчез, растворившись в толпе, а Стефан поехал через рыночную площадь к Жилю, который расслабленно восседал на рослом гнедом коне; с ним были ещё двое рыцарей.

Все они смотрели на подъезжавшего к ним Стефана, и на лицах у них были написаны решимость и осторожность. Жиль сказал:

— А вот и ещё один солдатик Божий.

Стефан подъехал к нему. В толпе, окружавшей их, он заметил ещё десятка два людей Керака — все вооружены. Он остановил коня перед Жилем и, прямо глядя в его лицо, сказал:

— Послушай, у меня приказ. Я должен к Ноне очистить это место от народа, и на тебя это тоже распространяется.

Жиль смерил его ледяным взглядом:

— Я не подчиняюсь приказам Христовых солдатиков, которые только и знают, что чмокать Крест да гнусавить псалмы.

Человек, стоявший рядом с Жилем, рассмеялся. Все смотрели на Стефана.

Он пожал плечами:

— Послушай, я ведь только делаю то, что мне приказали.

На твоём месте я бы наплевал на этот запрет, да и самому мне на него наплевать. Надоело всё до тошноты. Я с самой заутрени не вылезал из седла. — Стефан говорил, поглядывая на толпу, — он не мог встретиться глазами с Жилем. — Есть у тебя выпить?

— Само собой, — сказал Жиль. — Как тебя зовут?

Он подал знак человеку, что стоял слева от него, и Стефану передали кожаный бурдюк. Он назвал людям Керака своё имя и отхлебнул вина; затем они потолковали о войне, главным образом о том, как изрубят Саладина на мелкие кусочки, а после плавно пересекли сук, направившись к игроку в кости, который расположился у фонтана. Сириец, бросавший кости, разок, мельком, глянул на Стефана — и тотчас прекратил плутовать. Жиль спешился, сыграл несколько конов и выиграл. Он уже был полупьян, а выигрыш совсем вскружил ему голову; он громко хохотал, болтая со своими людьми, и вновь приложился к бурдюку с вином. Над ними, в Верхнем Городе, начали вызванивать первые колокола.