Сесилия Холланд - Иерусалим

Раннульф проснулся в дальнем углу конюшни, под охапкой сена. Он не помнил, как попал сюда; минувшим вечером он упился до беспамятства, и теперь у него трещала голова и ныло в желудке. Он вышел во двор конюшни и окунул голову в жёлоб поилки; он пил ледяную воду, пока у него не раздулся живот, потом его вырвало, потом он снова пил.

И после этой процедуры ему всё ещё было худо. Конюхи и слуги подводили коней к поилке; Раннульф отошёл к стене и попытался собраться с мыслями. Он должен отыскать обратный путь к Богу. Обогнув донжон, он направился к местной часовне.

Часовня была невелика и совершенно пуста, голый пол чисто вымыт, посредине коврик. Свечи не горели. Библия лежала раскрытой посреди алтаря. Раннульф преклонил колени и попытался молиться. Слова не приходили. Ничто не отвечало ему, и он понял, что Бог отступился от него.

— Святой!..

Застигнутый врасплох, Раннульф вскочил прежде, чем увидел её. Она вошла в боковую дверь часовни, там же, где недавно прошёл он, и теперь стояла у кафедры.

— Принцесса, что ты здесь делаешь? — пробормотал Раннульф и оглянулся — они были совершенно одни.

Давний жар, забытая похоть охватила его, а обета больше не было.

— Я хотела поговорить с тобой, — сказала Сибилла. — Мне нужна твоя помощь. — Не ведая, что с ним творится, она шагнула ближе, не сводя глаз с рыцаря. — Я хочу тайно снестись с Саладином.

— Глаза Господни, — сказал Раннульф. — Ты не знаешь, о чём просишь.

— Нет, знаю. Я хочу мира. Я хочу, чтобы мои дети жили в Иерусалиме в мире со всеми. Единственный способ достичь этого — договориться с сарацинами.

— Принцесса, Саладин будет сражаться с нами, пока всех не перебьёт. Или пока сам не издохнет. Но тогда появится другой Саладин.

— Он уже дважды заключал перемирие; теперь он может заключить и вечный мир. — Захваченная спором, Сибилла шагнула ещё ближе. Сейчас он мог дотянуться до неё. Сквозь тонкий шёлк рукавов он видел её руки, округлые и мягкие. У неё шелковистая кожа...

Вслух Раннульф сказал:

— Саладин использует перемирие, чтобы готовиться к войне. Мы тоже. Чем дольше перемирие, тем ожесточённее воюют после него.

— Нет! — воскликнула она резко, повысив голос; Раннульф раздражал её. — Всё, что тебя заботит, — как бы убить побольше народу. Твоя война, твоя священная война — всё, что ты знаешь, всё, чего хочешь. Ты ведь именно поэтому стал тамплиером, верно? Чтобы убивать, не совершая греха?

— Я покажу тебе, почему я стал тамплиером, — сказал Раннульф. Одной рукой он сгрёб её за плечо, другой за горло и с силой рванул к себе.

Глаза её расширились, зрачки закатились. Тоненько застонав, она попыталась вырваться, но безуспешно, и Раннульф наклонился над ней, потянулся губами к её рту.

Над их головами колокол зазвонил к службе Девятого часа.

Гулкий голос колокола сотряс Раннульфа дрожью. Он выпустил Сибиллу. Повернувшись, он отступил на несколько шагов в полумрак часовни, опустил голову, мучаясь от стыда.

— Прости, — глухо сказал он.

Он думал, что Сибилла убежит или закричит, позовёт на помощь, но она хрипло проговорила:

— Не извиняйся. Просто скажи, что сделаешь, как я хочу.

Раннульф поднял глаза и вновь взглянул на неё:

— Нет. Не сделаю.

Сибилла прижимала пальцы к горлу; после его ответа лицо её исказилось яростью.

— Ах ты...

Она круто развернулась и вышла из часовни.

Мгновение Раннульф стоял недвижно, мысли его метались. Он едва не взял её силой. Она пришла просить его о помощи, а он набросился на неё, как волк на беззащитную овечку. Удары колокола сотрясали воздух. Раннульфу казалось, что его разорвали на тысячу кусочков. Он не мог молиться, он не имел права находиться в этом месте. Раннульф покинул часовню.

— С тобой всё в порядке? — спросил Ги. — Ты какая-то растрёпанная.

Сибилла без сил опустилась в высокое кресло рядом с ним:

— Всё в порядке.

Под столом его рука украдкой нашарила её колено.

— Как поживает моя сладенькая? — Он имел в виду Жоли.

— О, прекрасно. — Сибилла окинула взглядом зал, мечтая о том, чтобы он замолчал.

Знатные гости дожидались, пока она и её муж займут свои места; теперь они разбрелись по залу, рассаживаясь. Справа Керак, развалившийся в кресле, уже ревел, требуя вина; Жиль стоял за его креслом, чтобы прислуживать ему. Дядя Жослен сидел по левую руку от Ги, а за ним — де Ридфор, утиравший рот салфеткой.

Взгляд Сибиллы скользнул мимо маршала, к дальнему концу стола, где сидел на скамье Раннульф Фицвильям. Он пил и не смотрел на неё; как всегда, он опустил взгляд в своей ложной монашеской гордыне. Сибилла ненавидела его за то, что он отказал ей, за то, что напал на неё. Горло у неё всё ещё ныло; ей пришлось обмотать головной накидкой подбородок, чтобы прикрыть синяк, но Ги, конечно, потом заметит его, и ей снова придётся лгать.

Если она расскажет правду, Ги позаботится о том, чтобы тамплиер полной мерой ответил за свой проступок.

Кожа у неё на лице стянулась. Какого же она сваляла дурака, решив, что сумеет заручиться помощью Раннульфа.

Ладонь Ги сжала её колено.

— Что случилось?

Сибилла покачала головой:

— Ничего.

— Думаю, тебе всё же лучше держаться подальше от этих сборищ. — Он взмахом руки обвёл зал. — Смахивает на казармы.

Сибилла что-то пробормотала. Вдруг ей до смерти захотелось вернуться в тишину и уют своей комнаты, чтобы Алис прислуживала ей и болтала, а Жоли изливала на неё свою безграничную любовь. Слуги разносили блюда. Она и Ги ели из одной тарелки, и он подсовывал ей лучшие кусочки мяса, ломал для неё хлеб и пододвинул ей кубок, прежде чем выпить самому.

Сибилла прижалась к нему, благодарная за это выражение чувств.

— Ты так добр ко мне, милый. Ты ни в чём мне не отказываешь.

— Ты никогда не доводишь до этого. — Ги поцеловал её в лоб.

Керак и Жослен громко спорили через стол. Подавшись вперёд, чтобы его слова были слышны Ги и Сибилле, Волк орал:

— Сарацинские клинки гнутся, точно плеть, и держат удар лучше наших!

— Не меч выигрывает битву, а рука, которая его держит, — ответил Жослен. Растянувшись на скамье, он принял у пажа кубок с вином. Он так наелся, что уже не мог сидеть прямо.

Керак утвердил локти на столе:

— А всё же добрый меч никогда не помешает. Не хотел бы оказаться перед врагом только с палкой или камнем в руке.

— Мне доводилось видеть, как люди сражались палкой не хуже, чем мечом, — вдруг вмешался в разговор де Ридфор. — Я согласен с милордом графом: побеждает человек, а не оружие.

— Ну вот ещё! — хохотнул Керак. — Поставь человека с палкой против человека с мечом — и посмотрим, кто победит.

— Мои люди, — сказал де Ридфор, — наводят порядок на улицах Иерусалима шестами и весьма ловко обращаются с ними. Я без всяких колебаний выставил бы любого из них, милорд, против любого твоего мечника.