Роберт Картер - Меч войны

Противника встретил отчаянный мушкетный огонь. Некоторые из наступающих попадали в грязную воду, но остальные продолжали подплывать, отталкиваясь шестами. Дуло орудия показалось лишь тогда, когда плот подошёл настолько, что можно было спрыгнуть с него на берег. Первый залп посеял панику среди наступающих; многие потеряли равновесие и были вынуждены спасаться вплавь. Второй выстрел полностью разнёс плот, разбросав людей в гнилую воду. На противоположном берегу тысяча воинов ждали в бездействии возможности переправиться к пролому и не имея приказа наступать в другом месте.

Враг не имел плана дальнейших действий. Огонь со стен уносил много их офицеров и продолжал косить оставшихся без управления воинов, скопившихся у наружного бруствера. Хэйден внезапно ощутил, как жарко печёт солнце. Он сел, открыл флягу, набрал в рот воды и сполоснул горевшее от пота лицо. Как могло солнце подняться так высоко за такое короткое время?

Он поднялся, с удивлением заметив, что прошло уже более часа. Со стен раздавались одиночные мушкетные выстрелы, но, несмотря на отсутствие формального перемирия, первое наступление было отражено. Он смотрел через выщербленные брустверы на сотни мёртвых. Ещё больше трупов лежало в мрачной глотке северо-западного пролома. Офицер в дорогом одеянии, в куркумово-жёлтом тюрбане лежал у бруствера. Хэйден помнил этого храбреца, возглавлявшего атаку. Теперь же один из его людей перешёл через траншею, взвалил своего командира на спину и, несмотря на огонь сорока мушкетов, унёс.

Защитники приветствовали его отчаянную смелость, но ни один из них не прекращал стрелять. «Опасно позволять врагу уносить погибших прежде, чем будут оговорены условия перемирия для этой цели, — думал он, глядя на результат кровавой бойни. — Но в проломах скопились сотни трупов. Очень скоро жаркое солнце сделает зловоние невыносимым. Если Раза потерял пять сотен, у него есть ещё в двад цать раз больше людей, которых он вновь может послать в атаку. Если сражение будет продолжаться, что вероятнее всего, — через три дня мы окажемся в аду».

— Да, — сказал Клайв, подходя к нему и указывая на горы убитых. — Мы хорошо поработали, но ты заметил, сколько из них французов?

— Ни одного, — хмыкнул Хэйден. — А какие у нас потери?

— За сегодняшний день — четыре европейца убитыми и два сипая ранеными, пока.

Они наблюдали, как силы Разы Сахиба перегруппировываются. Передышка была очень кстати, но через два часа французы возобновили артиллерийский обстрел крепости. Батареи начали бомбить стены, и был возобновлён мушкетный обстрел одиночными чередующимися выстрелами, нацеленными на тех, кто был слишком беззаботен или изнурён, чтобы искать укрытия.

Успех в отражении такой организованной и согласованной атаки поднял дух защитников. Уже одно то, что они остались живы, вселяло в них бодрость и казалось поводом для праздника.

Через пару часов канонада прекратилась. Клайв сказал Хэйдену, что ожидает появления флага, призывающего к переговорам о перемирии, и начал готовиться к приёму парламентёров.

Флаг появился в два часа дня, за которым последовала торжественная делегация из шести представителей, возглавляемая офицером, передавшим приветственные поклоны Разы Сахиба. Его предложение заключалось в том, чтобы в интересах ускорения неизбежного и предотвращения ненужных жертв позволить гарнизону беспрепятственно выйти из крепости. Клайв отклонил подобное милостивое предложение с изысканной вежливостью.

— Скажите ему, что в наших традициях условия перемирия предлагает победитель. Скажите ему это, мистер Флинт. И скажите также, что я буду удовлетворён, если армия Разы Сахиба подойдёт сюда, чтобы в течение часа сложить оружие.

Офицер ответил в выражениях, достойных торговца коврами, затем предложил сумму серебром, которую предполагалось вручить лично Клайву.

Клайв отверг условия на этот раз с видимым презрением. Когда сумма была удвоена, он демонстративно покинул переговоры. Делегация вышла, но вернулась несколькими минутами позже, и её глава, с болезненно-бледным лицом, потребовал разрешения собрать погибших. К удовлетворению Хэйдена Клайвом было дано согласие.

Эта мрачная работа продолжалась до четырёх часов, после чего похоронные бригады удалились, и канонада возобновилась. Хэйден сидел в уединении, наблюдая, как садится солнце, вспомнив неисполненное обещание самому себе пронаблюдать сегодняшний восход. «Восход, закат, — думал он. — Вот чем теперь измеряется моя жизнь. Да будет воля Бога, чтобы я увидел их снова». Он был настолько изнурён, что заснул, прислонившись к стене, несмотря на грохот обстрела.

Хэйден проснулся внезапно и спросил ближайшего бойца:

— Не знаешь, который теперь час?

— Я бы сказал — два или три часа, судя по небу, сэр.

Он поднялся, чтобы взглянуть на звёзды южного неба.

Падающая звезда быстро мелькнула по Аргонавтам, огромному созвездию в виде корабля, затем раздался одинокий пушечный выстрел, несколько единичных мушкетных выстрелов, и всё стихло.

Хэйден пошёл вниз облегчиться и выпить воды. Немного погодя он вспомнил, к своему удовольствию, о половинке сладкого бисквита, припрятанного им в кармане жилета. Лакомство оказалось раздавленным, но он старательно собрал крошки в сковородку и раскалил на огне, пока они не превратились в карамель, затем вылил туда кипящей воды и дождался, пока карамель растворится.

— Хотите приветствовать новый рассвет глотком морского кофе, сержант? — спросил он проходящего мимо Бартона.

— Нет, благодарю вас, сэр. У меня свой кофе. Из чёрных жуков, и, оказывается, не такой уж страшный, как кажется.

Тишина продолжалась до первого петушиного крика. Странным показалось ему, что где-то на улицах Аркота может спокойно расхаживать и распевать домашняя птица, когда здесь столько голодных людей. Если бы только удалось её сюда заманить, — думал он. Картина сочной мясистой курятины оказалась столь навязчивой, что ему пришлось глубоко вздохнуть, чтобы отогнать её.

Над остатками форта наконец разлился великолепный рассвет Индостана. Горизонт начал вырисовываться сложным узором пальм и угловатых зданий Аркота. И когда солнце было готово вырваться в небо, Хэйден понял с внезапной обречённостью, что им придётся встретить ещё один день жгучей жажды и мух, зловония и смерти.

«Итак, — думал он, — после пятидесяти дней мы потеряли сорок пять европейцев и тридцать сипаев. А сколько ещё раненых и больных? И ради чего?»

Разбуженный рядом с ним сипай протёр глаза и вгляделся во что-то, затем протёр их ещё раз.

— Не может быть! — сказал он на своём языке. — Не может быть, но это так! Джех Сабат Джанг Бахадур!