Роберт Картер - Меч войны

— У меня нет титула, мой господин, — тихо ответил Хэйден.

— Он — сын торговца, — объяснил Мухаммед, довольный возможностью унизить иностранца в глазах отца. — Его отец — морской пират, который называет себя торговцем.

Анвар уд-Дин пристально посмотрел на гостя.

— Правду ли говорит мой сын?

— Наполовину правду, мой господин. Мой отец действительно называет себя торговцем, ибо таковым и является. Но он никогда не был пиратом.

Набоб обернул жемчужную нить вокруг пальца. Все наблюдавшие с напряжением следили за его лицом, зная, что последует.

— Итак, Мухаммед Али — лжец?

Веки Хэйдена Флинта закрылись и медленно открылись; в его улыбке появилось ледяное спокойствие.

— Я просто утверждаю, что Мухаммед Али заблуждается, если считает, что мой отец занимается пиратством.

— Я полагаю, — сказал Махфуз, откидываясь назад, — что для сына торговца он не лишён определённой чести. Посмотри, он принёс тебе дар.

Эгрет из перьев на тюрбане Анвара уд-Дина покачнулся, и он вновь погладил бороду. Затем он указал подбородком на шкатулку, которую Флинт положил перед ним.

— Давай посмотрим.

Хэйден преподнёс серебряную шкатулку, и Анвар уд-Дин взял подарок. Он поставил её осторожно перед собой и открыл; при этом зелёный шёлк, устилавший шкатулку изнутри, осветил его лицо снизу.

Его голос прозвучал скрипуче, когда он выудил из шкатулки один из пистолетов.

— Что это?

— Превосходный подарок... английского... торговца, — неловко сказал Хэйден Флинт. — Я могу заверить вас, что они превосходного качества; они сделаны в Лондоне и являются одновременно мощными и точными. Вы знаете, конечно, что английские оружейники являются наиболее искусными в мире. Именно благодаря такому оружию были созданы колонии янки в Северной Америке. Колония, из которой я сам...

— Довольно! — Анвар уд-Дин взмахом руки заставил его замолчать. — Я не глупец, англичанин. У меня есть глаза, уши и нос, чтобы я сам мог составить суждение о европейцах и их изделиях.

Это замечание вызвало откровенный смех, и Хэйден Флинт, сгорая от смущения, понял, что проявил глупую несдержанность.

Набоб вынул второй пистолет, осмотрел оба и бросил их обратно в шкатулку.

У Хэйдена Флинта всё оборвалось внутри. «Иисус милосердный, — думал он, — я допустил величайшую из ошибок. Мунши думал, что я положу в шкатулку рубин. Именно такого дара ожидал Анвар уд-Дин. Конечно! Теперь всё ясно. Князь сам не может опуститься до переговоров. Это — дело торговцев. Ты глупец! Они намекали, что настало время преподнести рубин, что я должен предложить его как дар набобу. Чёрт бы побрал их идиотские условности! Почему они не могут говорить ясно и ясно действовать? Я оскорбил его».

Анвар уд-Дин вздохнул и отпихнул от себя подарок:

— Вот. Возьми свои пистолеты. И не говори мне, что ваша страна преуспела больше других в изготовлении оружия. Мы воевали, используя порох, в Индостане, когда ваш народ охотился с луками и стрелами.

— Если я обидел вас, мой господин...

Глаза Анвара уд-Дина задержались на нём.

— Ты не обидел меня. Ты — феринджи, и от вас следует ожидать отсутствие должных манер, так же как и от детей.

— Прошу прощения, господин. — Рука Флинта направилась к карману, где лежал рубин. — Я извиняюсь.

— Хорошо. Возможно, я дам тебе прощение. — Голос набоба смягчился, как будто он сожалел о своей вспышке раздражения. — Садись сюда, сын торговца, и смотри. Ты увидишь, насколько индийские купцы во всём превосходят вас.

Он щёлкнул пальцами, и ряды знатных особ раздвинулись. Человек в простой одежде подобострастно вышел вперёд с ящичком в руках. Он был остановлен секретарём набоба, чапрази, которого, как говорил ему мунши, зовут Умар.

Пока совершались формальности подношения нового украшения, балабанда, для тюрбана набоба, Анвар уд-Дин шепнул Хэйдену Флинту:

— Этот человек знает, что у него есть всего лишь один шанс, драгоценный случай продать мне балабанд. Оба мы, как он, так и я, знаем, что балабанд стоит ровно тридцать мохуров. А теперь наблюдай и учись.

Ящичек был торжественно открыт, и продавец развернул перед всеми шёлковую полосу длиною в треть метра, обшитую золотом, украшенную небольшими рубинами и изумрудами, с жемчужными подвесками по краям.

— Посмотри, господин, какую ничтожную вещь я принёс тебе...

Он произнёс это восторженным голосом, держа балабанд в дрожащей руке.

— От имени моего высокого господина я даю тебе пять мохуров, — сказал чапрази.

— Тысяча благодарностей, господин. Я безмерно польщён, что столь могущественный повелитель воинов снисходит до предложения такого огромного вознаграждения столь ничтожному торговцу безделушками, как я. Щедрость вашего господина прославляется по всему миру.

— Истина, истина. Совершенная истина, — кивнул чапрази.

— Но этот балабанд недостоин даже пяти мохуров. Я знаю это потому, что, когда посыльный господина из далёкой страны хотел купить его за пять мохуров, мне пришлось посоветовать ему заплатить больше, ибо если бы его господин купил этот балабанд даже за вдвое большую сумму, его собственный народ сказал бы, что он носит дешёвые украшения, а если бы он заплатил ещё вдвое больше, они сказали бы, что он не может позволить себе самого лучшего. Но...

— Но?

— Но если бы его господин приказал ему заплатить сто мохуров, то его подданные сказали бы, что он — истинно великий господин. И я сказал посыльному: пожалуйста, не оскорбляй своего господина, предлагая столь малую плату.

— Тогда я предложу тебе тысячу мохуров от имени моего господина, — важно проговорил чапрази.

Глаза торговца заблестели.

— Щедрость благородного слуги Анвара уд-Дина непредставима человеческим разумом. По совести, я не могу принять столь огромной суммы.

— В этом случае, безродный, я позволю тебе продать мне этот балабанд за сумму, втрое превышающую его стоимость. Пятнадцать мохуров. И ты получишь ещё кое-что в знак милосердия моего господина.

— Милосердие вашего владыки по меньшей мере столь же велико, как и его щедрость, господин.

— Они оба бесконечны и безграничны и поэтому не могут сравниваться.

Анвар уд-Дин ударил в ладоши, и торговец униженно удалился от маснада с пятнадцатью мохурами щедрости в правой руке и с пятнадцатью милосердия — в левой.

Хэйден Флинт наблюдал, поражённый унизительностью этого ритуала. И когда продавец балабанда исчез, что-то в глубине разума заставило его решиться на грандиозный риск. Он достал рубин из кармана и положил на ковёр перед Анваром уд-Дином.

Взоры всех немедленно обратились к огромному драгоценному камню. Вздох изумления пронёсся по залу, изумления не столь от самого камня, сколько от вопиющего нарушения протокола. Сердце Флинта колотилось. Теперь наконец для него настал момент, который решит, падёт ли Мадрас или выстоит. С бесстрастным лицом, глядя в глаза набоба, он сказал: