Борис Тумасов - Не введи во искушение

Перед Брусиловым встал важный вопрос: в каком направлении ему использовать успех 8-й армии — на Ковель или на Львов? Если бы конница прорвалась на Ковель, то положение Юго-Западного фронта определилось бы само собой. Главные силы правого крыла смогли бы ударить на Львов. Но конница не прорвалась, а, спешившись, действовала как пехота, и Брусилову пришлось ориентировать 8-ю армию сразу на два направления — на Львов и на Ковель.

Такая неопределённость не могла не сказаться на результатах всей задуманной операции Юго-Западного фронта, в том числе и 8-й армии. Прорыв, начатый без определённой стратегической идеи, без сосредоточения в зависимости от этой идеи глубоких резервов, должен был закончиться ничем. Это не замедлило служиться уже к августу 1916 года.

Издалека доносилось чавканье копыт, окрики ездовых, скрип колёс. Пользуясь ночной темнотой, подвозили боеприпасы и продовольствие.

Кругом были болотистые места, и оттого в окопах было сыро и зябко.

Назначенный взводным после ранения Уса, Шандыба направлялся к левому флангу своего взвода, где казаки третьей сотни стыковались с ротой пехотного солка. Иван шёл, пригнувшись, по ходу сообщения, осторожно переступая через ноги спящих.

Ивану спать, не хотелось. Он возвращался из блиндажа войскового старшины, где тот, собрав сотников и взводных, строго наказал: глаз не спускать с казаков, прислушиваться к их речам, какие разговоры ведутся, и глядеть, не появились ли смутьяны, подобные тем, что среди стрелков пехотного полка уже обнаружились. Войсковой старшина два раза повторил: зараза разложения не должна коснуться казачества, оно — опора Государя и Отечества.

Шандыба слышал, в соседней пехотной роте солдаты вовсю толкуют о продажности генералов и грозят уйти с фронта.

Ивану и самому война уже в печёнках сидит. Особенно с той поры, когда казаков, спешенных, погнали в окопы. Но Шандыба был согласен с войсковым старшиной: кому, как не казакам, воевать за Россию.

И ещё Иван твёрдо знал: если доведётся услышать среди казаков недозволенные речи, он постарается унять их, успокоить, напомнит о долге, но донести начальству — нет, такого от Шандыбы не дождутся...

В прошлом месяце погиб командир третьей сотни, и её принял хорунжий Любимов. Алексея за глаза звали «любимчиком» генерала Краснова, но донцы его уважали за храбрость, он ходил в атаки вместе с сотней, участвовал в штыковых боях.

От сотника Шандыба узнал, что Стёпку из лазарета отправили на Дон долечиваться. В душе Шандыба даже завидовал Усу — дома побывает. А может, больше на фронт и не пошлют: ранение-то у Стёпки в грудь навылет...

Присел Иван, шинель на плечи накинул, приготовился ночь коротать, да не дали. Велели взвод поднять, разведку боем устроить. Так поступали, когда хотели выявить огневые точки противника, чтоб накануне атаки подавить их орудиями...

Подняв взвод, Шандыба приказал казакам рассредоточиться. Ругаясь, они перебрались через бруствер и, когда со стороны австрийцев взлетела осветительная ракета, припав к земле, начали подбираться к вражеским позициям. Позади осталось нейтральное поле, теперь надо было вызвать огонь на себя. Казаки подняли беспорядочную стрельбу. Одна за другой поднимались в небо ракеты, ударили пулемёты. Стрельба продолжалась не менее получаса. Когда все успокоилось, Иван передал, чтоб отходили к своим. В итоге ночной вылазки троих казаков убило и шестерых ранило.

Из штаба корпуса генерал Краснов возвратился злой. Он считал упрёки в адрес 2-й Сводной казачьей дивизии необоснованными.

Командир корпуса сказал:

— Я, Пётр Николаевич, надеялся, что ваша дивизия на участке, который она занимает, прорвёт фронт.

Краснов ответил категорично и довольно резко:

— Ваше превосходительство, 2-ю Сводную казачью дивизию упрекнуть не в чем. Дело в том, что она действовала без резервов.

— И всё же попытайтесь повторить наступление...

Возвратившись в дивизию, генерал созвал полковых начальников, командиров батарей, начальника разведки и снабжения на совещание. Несмотря на то иго всех видов боеприпасов было достаточно, в выступлениях сквозила неуверенность в возможности Прорыва. Однако Краснов отдал приказ готовить полки к штурму третьей укреплённой полосы.

Денисов разложил карты участка, в который раздал установку каждому полку и сотне.

— Удар артиллерии будет нанесён всеми имеющимися средствами, — сказал он. — Огонь будет упреждающим, только после этого полки пойдут в наступление. В атаку двинутся под развёрнутыми знамёнами...

Рассвет тронул небо, когда со стороны позиций дивизии ударили орудия. Разрывы сотрясали воздух и землю. Молчали австрийские укрепления, молчали пушки. Всю первую половину дня русские батареи продолжали обстрел вражеских позиций.

Но вот наступила короткая тревожная тишина. Шандыба, прежде не раз ходивший в атаки, почувствовал озноб, тело колотила нервная дрожь. Когда дивизия по всему участку поднялась в наступление, Иван одним из первых перемахнул через бруствер. Он спешил пересечь проклятое поле, чтобы очутиться в австрийской траншее. Но до неё надо было ещё добежать, преодолеть колючую проволоку, да не один ряд...

С наблюдательного пункта Краснов следил за ходом атаки, видел, какие потери несёт дивизия, думал: чтобы вырвать победу и бросить в прорыв конницу, необходимы резервы пехоты, которых у него как не было, так и нет. С огромным трудом удалось-таки закрепиться в третьем эшелоне.

Вечером Краснов начальнику штаба Денисову сказал:

— Боюсь, Святослав Варламович, как бы нам не навязали окопную войну.

— Вы, Пётр Николаевич, имеете в виду нашу дивизию?

— Да нет, всему фронту. А ведь от позиционной войны рукой подать до революции.

— Ходят слухи, в правительственных верхах обсуждается идея сепаратного мира.

— Сепаратный мир будет означать, что Россия не будет плавать в проливах, а в Константинополе останется сидеть султан.

— Я думаю, идея сепаратного мира вызовет недовольство всех этих Рябушинских, Гучковых, Львовых и прочих.

— В конце концов, это не наши заботы. Наше дело — сохранить армию, удержать её в повиновении.

Из соседнего пехотного полка дезертировали ещё два солдата. Покинули окопы с оружием. На поимку дезертиров послали казаков, выставили патрули, но всё оказалось тщетным.

Генерал Краснов велел зачитать в дивизии приказ о применении смертной казни за нарушение воинской дисциплины, считая такую меру достаточной для тех, кто попытается нарушить присягу.

Притихли казаки. Не доведи бог попасть в неблагонадёжные. Такое ляжет позором не только на голову казака, но и на весь его род. Шандыба хотя и был недоволен окопной жизнью, однако держал недовольство в душе, вслух не высказывал. С детства наслышан был Иван о подвигах деда Мирона. Бели бы дошло до Захара Мироновича, что сын службу несёт недостойно, отец сказал бы: