Алексей Шишов - Генерал Юденич

Полковник Юденич в наступивших сумерках сумел с трудом разобраться в сложившейся ситуации. При свете горящей деревни он видел, как японская пехота начала сильную атаку. Даже на речном берегу хорошо слышались крики «банзай», ружейная пальба и крики ближнего боя.

Однако полк, сосредоточившись на противоположном берегу Хуньхэ, никакой команды от вышестоящего начальства так и не получил. Напрасно посылались от Юденича вестовые, которые в ночи исчезали безвозвратно.

Расположившаяся рядом со стрелками артиллерийская батарея беспрестанно вела огонь. Её командир, молодой подполковник наблюдал в расставленную на треноге подзорную трубу, куда ложатся снаряды. Он то и дело командовал, отрываясь от трубы:

— Прицел 103, трубка 110... Огонь!

Батарея гремела. Орудия при выстреле одно за другим отпрыгивали от земляного бруствера, выбрасывая из своих стволов огненные языки пламени и пороховой дым. Затем пушки мигом подхватывались на руки прислугой, быстро водворялись на прежнее место и вновь заряжались.

Когда прогремело восьмое по счету орудие, послышался возглас-доклад командира артиллерийского расчёта:

— Кончили!

Командовавший огневым боем подполковник, не отрываясь смотрел в подзорную трубу. Убедившись в правильности взятого прицела, он вновь резко скомандовал:

— Батарея! Пли!

И так раз за разом. Посматривая на незнакомого командира полевой батареи, всецело поглощённого делом, полковник Юденич с завистью думал:

— Он-то воюет. А мне на бой до сих пор никакого приказа нет. Ни вперёд, ни стоять на месте...

На свой страх и риск Николай Николаевич решил оставить позицию на берегу Хуньхэ и помочь ближнему от него 54-у пехотному Минскому полку отразить вражескую атаку. Издалека при свете горящей деревни было видно, как минчане палили из винтовок по подходившим японским цепям. Вскоре их стрельба залпами превратилась в беспорядочно скорострельную.

Быстро собрав командиров батальонов и рот, Юденич приказал:

— Солдатам оставить вещевые мешки и прочие тяжести на месте. Первому батальону перебежками идти на горящую деревню. Второму с сапёрами составить второй эшелон атаки. С наступлением полной темноты сторожить японцев с флангов. Вопросы есть?

Вопросов у ротных и батальонных командиров не нашлось . Ясно было одно — предстоял нешуточный бой. Юденич добавил:

— Смотрите, в темноте своих не перестреляйте. Увидите кого — сразу окликайте, а не бросайтесь в штыки.

Стрелки помогли минчанам отразить атаку вражеской пехоты. Но когда они попытались выйти на южную окраину Сандепу, то были встречены таким яростным огнём, что вынужденно залегли и ползком отошли назад. Фанзы и сараи Сяосуцзы продолжали гореть. За крепкой глиняной стеной, которую не пробивала винтовочная пуля, скопились толпы солдат трёх наступавших полков, в том числе стрелки 18-го с сапёрами. Наступила ночь, но перестрелка не утихала.

Днём на месте разрывов японских снарядов вставали клубы белого или бурого дыма. С наступлением сумерек заменялись они яркими вспышками рвущихся снарядов. Ружейная стрельба слышалась лишь в паузах артиллерийской пальбы.

Юденич приказал выдвинуть вперёд боевое охранение и отрядить в передовую цепь лучших стрелков. Те стали прицельно бить из винтовок по вспышкам ружейных выстрелов из бойниц стены Сандепу, начали пристреливаться и к пулемётным гнёздам японцев.

Только поздно вечером полки 14-й дивизии несколько разобрались, кто где, и упорядочились. И в 18-м стрелковом полку на сбор рот ушёл не один час. Ротное начальство от командира до младших унтер-офицеров срывало голоса, собирая вокруг себя перемешавшихся в ходе ночной атаки солдат.

В это время пришёл приказ командира корпуса овладеть «редюитом Сандепу». За полевое укрепление «редюит» принималось сама китайская деревня. В приказе говорилось:

«Проведённую атаку 14-й одобряю, благодарю полки за геройство. Приказываю взять редюит Сандепу. Приду к вам на помощь, но не сейчас. В добрый час, с Богом».

Однако только-только прибывшая в Маньчжурию пехотная дивизия решить поставленную боевую задачу не могла — её люди не спали уже три ночи подряд. Должной поддержки артиллерии не было, патроны подходили к концу. Бойцы горячей пищи не получали, сухарей им из тыла не подвезли. Люди засыпали прямо под разрывами вражеских снарядов. Ротные санитары выбивались из последних сил.

Командир дивизии устроил совещание с командирами полков, позабыв пригласить на него полковника Юденича, который так удачно помог минчанам отбить вражескую атаку. Было принято решение: не закрепляться на ближних подступах к Сандепу, а отступить от селения.

Отступали небольшими группами, под покровом темноты, чтобы не навлечь на себя в лунной ночи огонь японской батареи. 18-й стрелковый полк, унося раненых и погибших, пошёл к деревне Вандзявопу на берегу Хуньхэ. Сгоревшая дотла Сяосуцзу и погоревшая во многих местах Баотайцзы возвращались неприятелю.

Николай Николаевич не мог согласиться с таким решением начальника пехотной дивизии, которой его полк придали на время боя для усиления. Но что было делать? Приходилось подчиняться принятому без его участия решению. В стрелковых ротах больше всего возмущались молодые офицеры из числа подпоручиков и прапорщиков:

— Доколь мы будем так воевать...

— Взять на штыках две деревни, угробить столько людей и на тебе — отдать всё японцам...

— Надо вновь пойти на штурм. Посмотрите в глаза солдатам.

Тогда ещё не знали, что бесплодная атака на Сандепу силами целой пехотной дивизии обернётся следующим образом. Известие о понесённых потерях только усугубит общее уныние отходящих к северу русских войск. Японцы же в свою очередь сочтут этот бой за свою большую победу и будут трубить о ней во фронтовых сводках с материка:

«Доблесть воинов императорской армии. Отступающие русские силами многих полков атаковали день и ночь позиции нашей пехоты у селения Сандепу. Но храбрость солдат и офицеров микадо не позволила им ворваться в него. Противники — пехотинцы и сибирские стрелки — понесли большие потери, которым не было равных со времени боев на реке Шахэ…»

Полковнику Юденичу, как прошедшему полный курс Николаевской академии Генерального штаба, было ясно одно, корпусные командиры генералы Гриппенберг и Штательберг в очередной раз перемудрили. Воевали так, как русские не воевали никогда. Суворовским духом «Науки побеждать» в Маньчжурии и не пахло.

Но это было ещё ничего. Хуже было то, что, начиная со штабов корпусов Маньчжурской армии, не говоря уже о самом генерале от инфантерии Куропаткине, любая частная инициатива на уровне полков и дивизий не приветствовалась. Это была настоящая трагедия для старшего офицерского состава армии.