Алексей Шишов - Унгерн. Демон монгольских степей

— Приходится охранять. Иначе мои солдаты патроны растащат по своим вьюкам. Глаз да глаз за ними нужен, за моими бесстрашными воинами. Того и гляди, что не уследишь.

— Рад вас приветствовать, уважаемый князь, от имени атамана Семёнова. Я говорю по-монгольски и переводчик нам для бесед не нужен.

— Тогда мы можем обо всём договариваться без лишних ушей и глаз. Прошу в мою юрту, господин есаул. Кем вы у меня будете?

— Военным советником, князь. И начальником станции Хайлар, где сейчас отдыхает ваша харачинская конница...

Войско атамана Семёнова с первых дней поразило даже Унгерна, человека склонного к партизанщине. Каждому волонтёру из россиян, вступавшему в Особый Маньчжурский отряд, Семёнов лично задавал только Три обязательных вопроса:

— В Бога веруешь?

— Верую» господин атаман.

— Большевиков не признаешь?

— Не признаю. Они с Советами враги мне.

— Драться с ними будешь?

— Буду. Сам знаешь» господин атаман» для чего я к тебе пришёл...

Но это касалось только русских казаков» офицеров» ограбленных богатых мужиков и иных добровольцев. Что же касается монголов из самых разных племён Халхи и Внутренней Монголии» и тем более разбойников-хунхузов» то разговор с ними был иной. Говорил с ними атаман иначе:

— Воевать за меня будешь?

— Буду. Если хорошо платить» господин» будешь.

— Серебра у меня будешь получать немного.

— А как же тогда жить мне у тебя, господин?

— Война кормится войною. Вся взятая тобой военная добыча — твоя собственность.

— Тогда очень хорошо» господин. Прими меня к себе воином. Верно тебе служить буду.

— Принимаю. Только помни, за измену тебе полагается только злая смерть. Провинишься, мои палачи-китайцы отобьют тебе пятки бамбуковыми палками.

— Измены не будет, господин. Разве воин может изменить щедрому вождю...

В Хайларе военный советник племенного вождя харачинов в считанные дни разобрался, кто есть кто на этом кусочке территории Великой Азии. При князе находилось в советниках несколько вежливых, но внимательных ко всему происходящему японских офицеров. Фуршенга на второй же день пребывания есаула Унгерна-Штернберга познакомил их с бароном. Он, к слову сказать, отнёсся к японцам не с меньшей заинтересованностью, чем те к личности семёновского посланца.

Не стоило большого труда догадаться, что главной фигурой среди приставленных к харачинскому князю японских офицеров, которые все как один служили в Маньчжурии достаточно долго, является капитан Нагаоми. Он был профессиональным разведчиком и занимал немалый пост» хотя официально считался военным советником при одном из монгольских князей. Это была фигура, в самом скором времени ставшая хорошо известной советской внешней разведке и чекистам Дальнего Востока. В их документах Нагаоми именовался как капитан Окатано.

Служившие в Хайларе военными советниками японские офицеры службы Генерального штаба сразу по достоинству оценили фигуру барона Унгерна. Их привлекли не доверие к нему самого атамана Семёнова, не боевое прошлое казачьего офицера, не его властный характер и умение управлять людьми, в том числе князем Фуршенгой и его необузданным в степях войском харачинов, которые для местных китайцев отождествлялось с разбойниками.

Японских разведчиков заинтересовало то, что Унгерн фон Штернберг хорошо знал Восток, Халху и... буддизм. При этом русский военный советник демонстрировал на словах и на деле полное отсутствие прозападных симпатий. А ведь он принадлежал к аристократической касте Германии, с которой Токио почти всегда в истории стремилось строить доброжелательные и взаимовыгодные отношения. Начало такого сотрудничества было заложено ещё перед Русско-японской войной 1904-1905 годов.

Капитан Нагаоми, хорошо владевший русским языком, в самые ближайшие дни нашёл повод для доверительной беседы с семёновским офицером. Собственно говоря, к ней стремились взаимно. Собеседники прекрасно понимали друг друга и поэтому «восточной дипломатией» с первой же встречи не занимались, считая «то дело совершенно излишним:

— Господин барон, вы известны как человек, стремящийся глубоко познать буддистское учение. Чем вас, с аристократической родословной европейца, заинтересовало учение монгольских лам?

— Господин капитан, я считаю, что буддизм — это религия будущего мира.

— Вы назвали учение о Будде религией будущего? Я вас правильно понял?

— Да, правильно. Могу добавить, что русский вы знаете отменно.

— Я его изучал сперва в Токийском университете, а затем во Владивостоке, где работал учеником парикмахера-японца.

— Понятно. Это было, разумеется, перед Русско-японской войной 1904 года.

— Да. В самом начале мне пришлось сменить профессию, и профессиональным парикмахером я так и не стал.

— Но зато стали офицером императорской армии. И, судя по наградам, заслуженным.

— Награды, господин барон, даются не только за Порт-Артур, но и за умение правильно понимать политическую ситуацию. У меня к вам доверительный вопрос.

— Пожалуйста. Я готов на него ответить.

— Как вы относитесь к Японии вообще. И особенно здесь.

— Господин Нагаоми. Порт-Артур давно ушёл в историю. А мы с вами живём сегодняшним днём. Япония была и осталась союзницей старой России по Антанте. А я за царскую Россию готов сегодня сложить голову. Это раз. И я полностью разделяю взгляды атамана Семёнова, моего однополчанина, на будущее русско-японских отношений. Это два.

— С атаманом Семёновым у командования императорской армии в Маньчжурии полное взаимопонимание. Мы ему хорошо помогаем. Сегодня нас интересуете вы, господин барон.

— А чем, собственно, я вам интересен? Раскройте служебный секрет, господин капитан.

— Не скрою, мы увидели в вас сильную личность. Личность будущего военного вождя в этих степях.

— Весьма благодарен за такую высокую оценку. Но здесь есть одно но.

— Какое, господин Унгерн?

— Для того чтобы стать сильной личностью в монгольских степях, мало иметь под рукой несколько сотен свирепых харачинов.

— Я вас понял, господин барон. Мы окажем вам посильную помощь. Но опять же при одном условии. При благосклонном отношении к Японии в местных делах. Я надеюсь, что мы хорошо поняли друг друга...

Есаул Роман Унгерн действительно оказался в окружении князя Фуршенги сильным человеком. Он создал свой собственный штаб, в котором сосредоточил все бразды правления харачинской конной бригадой семёновского войска. Все важнейшие дела теперь решались только им лично при согласовании с японскими инструкторами. Те окончательно перешли на положение «чистых» военных советников. Впрочем, такая ситуация их вполне устраивала; за возможные чужие провалы теперь отвечать не приходилось, а только информировать своё начальство.