Леонид Ефанов - Покорение Крыма

Дементьев несколько раз по делам службы встречался с эфенди и успел заметить его предрасположенность к России. По всей вероятности, здесь не последнюю роль играло то обстоятельство, что, кроме жены и сына, все остальные его родственники по-прежнему оставались в русском плену, а один из них — Хаджи-Хелал-бей — был отправлен вместе с Эмин-пашой в Петербург.

...Предложение Дементьева выглядело очень заманчивым и сулило большие выгоды. После Якуб-аги, служившего в своё время личным переводчиком грозного Керим-Гирея, у Веселицкого не было других конфидентов, столь приближенных к хану и его дивану.

Вечером, лёжа в постели, Пётр Петрович обдумал, как лучше подступиться к этому делу, а поутру послал Багадыр-аге коротенькое безобидное письмо.

Объяснив, что хочет обучить своих пасынков — прапорщиков Алексея и Дмитрия Белух — турецкой грамоте, но нигде не может сыскать учителя, который согласился бы приходить ежедневно, Пётр Петрович попросил агу разрешить Бекиру взять на себя эту должность, пообещав хорошо заплатить за труды.

Багадыр-ага в тот же вечер прислал эфенди в дом канцелярии советника.

Веселицкий одарил гостя подарками для всего семейства и договорился, что будет платить ему за каждый приход, а после окончания обучения — прибавит отдельное награждение. Бекир охотно согласился, хотя продолжительность уроков — по пять часов в день — вызвала у него некоторое недоумение.

Как и задумывалось, братья Белухи особого рвения к учёбе чужому языку не проявили — каждый раз перед приходом учителя они ускользали из дома. Веселицкий смущённо поругивал леность пасынков и, извинившись, заводил разговор на посторонние темы, который — под душистый кофе, хороший табак — продолжался часами. Политических и военных дел он касался осторожно, как бы между прочим — больше беседовал о делах житейских, семейных, стараясь понять характер и привычки эфенди, его образ мыслей. Довольно быстро Пётр Петрович приметил, что Бекир недоволен своим нынешним положением: трудиться ему приходилось много, а жалованья высокого не назначали.

— У Эмин-паши я ни в чём не нуждался, — обидчиво вспоминал Бекир службу в Бендерах.

Веселицкий стал щедрее одаривать эфенди — и он разговорился.

— Я все здешние интриги знаю и удостоверяю чисто сердечно, что трудности ваши происходят от беспредельного татарского лицемерия. Хан и диван одной рукой хватаются за русских, а другой — продолжают за турок держаться... Хан человек неплохой, — расслабленно говорил Бекир, — но податливый уговорам. С того времени, как Олу-хани заболела, а нурраддин сломал ногу, Джелал-бей и преданные ему мурзы получили свободные руки и хитрыми, коварными внушениями своротили хана с прямого пути на свою сторону.

— Что же это за внушения были, коль пересилили слова Олу-хани? — с лёгким волнением, ещё не веря в удачу, поинтересовался Веселицкий.

— Стращали хана, что турки имеют в Очакове гарнизон в восемьдесят тысяч и ждут ещё подкрепление из Стамбула. А как оно подоспеет — обрушатся с суши и с моря на Крым, дабы вновь и навечно покорить его. И если султан Мустафа узнает, что крепости были отданы добровольно, хану не будет никакого оправдания и пощады.

— Хан поверил?

— Бей и мурзы пригрозили: если хан их совет не примет, то не только себя, но и всё своё племя доведёт до крайнего несчастья... И припомнили преданного проклятию Чобан-Гирей-хана, что без пропитания между чернью скитался.

— Ну, это не так страшно, — придав лицу беспечность, возразил Веселицкий. — С выздоровлением Олу-хани и Батыр-Гирея можно будет хана вновь направить на праведный путь.

Бекир тускло усмехнулся:

— Оба они, узнав о перемене мыслей хана, покорились.

У Веселицкого тревожно застучало сердце: он терял важных доброжелателей, на поддержку которых возлагал большие надежды.

— И никак нельзя поправить? — глухо спросил он.

— Нет. По наущению Джелал-бея хан приказал никого не пускать к сестре без его позволения. А нурраддин поклялся, что после выздоровления уедет в свои деревни.

— Хан обещал мне дать ответ после совета со старейшинами.

Бекир снова усмехнулся:

— Ответ будет прежним.

Он придвинул к себе медную тарелку с жареной бараниной, выбрал румяное рёбрышко, сунул в рот и, посапывая носом, стал обгладывать.

— Зачем же тогда их созывать? — буркнул Веселицкий, огорчённый словами эфенди.

Время нынче неспокойное — есть о чём поговорить, — прочавкал Бекир. И добавил загадочно: — Теперь выбирать надобно.

— Что выбирать?

— К какому берегу пристать окончательно...

Исповедь эфенди осветила текущие дела новым светом. Провожая гостя, Пётр Петрович в знак признательности вручил ему золотые часы и выразил надежду, что их дружба продолжится и впредь.

Бекир оказался человеком исполнительным — приходил к Веселицкому, как было условлено, каждый день и не очень страдал от отсутствия учеников. Долгие неторопливые беседы с ним укрепили Петра Петровича во мнении, что эфенди пойдёт на тайное сотрудничество, если ему за это станут хорошо платить. Затягивать ласкательство далее не было резона, и, подождав, когда Бекир отведает угощений, выставленных для такого случая в большом разнообразии и обилии, Веселицкий заговорил тихим, проникновенным голосом:

— Наши с тобой крепкие приятельские отношения, знание тебя как человека верного и порядочного, позволяют мне разговаривать сейчас открыто и прямодушно. И мне, и императорскому двору хорошо известно твоё дружелюбие к России. Мы весьма высоко ценим его! И те подарки, что ты получил от меня, есть лучшее доказательство нашего к тебе внимания и расположения... Ну сам посуди, разве зазорно одарить приятеля, от которого мы время от времени узнаем некоторые сведения, позволяющие считать, что он всей душой стремится к мирным, добрососедским сношениям между нашими державами, нашими народами? Приятеля, который в нужный момент всегда поведает, что думает крымский хан о том или другом деле, подскажет, как правильнее поступить России.

Бекир мелкими глотками допил кофе, поставил чашку на стол, вымолвил смиренно:

— Я всегда питал дружеские чувства к могущественной России и был бы рад приносить ей пользу.

Веселицкий расценил эти слова как благоприятный знак, но торопиться не стал.

— У меня нет ни малейшего сомнения в искренности твоих уверений. Твоё согласие услужить России не только похвально, но и благородно... Я уверен, что ты смог бы оказывать нам ещё более весомые услуги, кабы столько времени не отнимала служба и прочие хлопоты, кои дают средства к существованию твоей фамилии.

— Да-а, — вздохнул Бекир, — фамилия требует значительных расходов. И то купить надо, и другое... Коня хорошего насмотрел недавно, а купить — не могу.