Леонид Ефанов - Покорение Крыма

Щербинин вернулся в лагерь ни с чем.

Вечером, в свете лилового заката, ужиная вместе с Веселицким, Евдоким Алексеевич ворчливо пожаловался:

— Достоверно видно, что сам хан мало чего стоит, ибо весь в руках здешних стариков находится. Вот кто истинные правители области!

— В рассуждении моём, ваше превосходительство, старики будут и далее упрямиться изрядно, — заметил Веселицкий. — Предлагаемая независимость им совсем даже не нужна.

— Боятся, что она со временем может превратиться в зависимость от нас?

— Точно так. Им выгоднее скорее от Порты зависеть, чем от России... Вспомните, в чём состоял во все времена их главный промысел!.. Всегда татары кормились набегами на российские земли и главный их интерес был в добыче христианских пленников. И коль ханство и впредь будет в турецких руках — промысел сей злобный при них останется. А коль в наших? — Веселицкий вопросительно посмотрел на Щербинина.

— Да-а, — протянул тот, — в непосредственном союзе с христианской империей ласкать себя тем уже не смогут.

Некоторое время они ели молча, затем слуги убрали посуду, подали кофе. Веселицкий закурил.

— А что ваши здешние приятели? — спросил Щербинин.

— Деньги и подарки берут, — пыхнул дымом Веселицкий, — и говорят, что хана увещевают усердно.

— Что-то не видно этих увещеваний... Посмотрим, что следующая конференция принесёт...

Но и вторая и третья конференции ничего нового не дали — позиция татарских депутатов осталась неизменной.

— То, что вы требуете, несоразмерно с установившимися между нами отношениями, — попрекал Щербинина Мегмет-мурза. — Прежний предводитель армии Пани-паша присылал к нам письма, уговаривая отторгнуться от Порты и вступить в союз с Россией. Но в тех письмах ни о каких крепостях речи не было. Что же вы теперь нас принуждаете?

— Это так, — подтвердил Евдоким Алексеевич. — Но вы запамятовали, что на предложение предводителя ответ из Крыма так и не поступил!.. Одни только ногайцы оценили предъявленное им сокровище — вольность... Крымцы же, хотя и уверяли в готовности последовать их примеру, поначалу ограничивались одними обещаниями и всяческими отговорками. Отторгаться они не стали! А на деле выразили своё недоброжелательство, открыто приняв вместе с турками защищение Перекопской линии. Поэтому на внушение графа Панина вам ссылаться неуместно!.. Тем более что и далее своим неразумным поведением вы подвигли Вторую армию к походу на Крым. А ведь его можно было избежать!

Разящий ответ Щербинина не смутил Мегмет-мурзу — он продолжал настаивать на своём:

— Однако преемник Пани-паши Долгорук-паша подтвердил все прежние обязательства! И многократно изъяснял, что он определён выгнать находившихся в Крыму турок и доставить нам спокойствие и тишину. О завладении стоящими здесь крепостями, городами и аулами он не упоминал! И в манифесте его про то ничего не писано.

— Это правда. Но правда половинчатая, — возразил Щербинин.

— В чём же другая половина состоит?

— В том, что князь вооружённой рукой отворил ворота в Крым! А татары подтвердили свою преданность Порте, оказав нашим войскам сопротивление и чиня препятствия во время их движения на Арабат, Кафу, Керчь и прочие места. И лишь по занятии всех крепостей стали помышлять о спасении себя и своего достатка... Вот и выходит, что князь был озабочен не только тем, как выгнать турок, но и имел военное дело с вами, как с тогдашними турецкими приятелями... Сила нашего оружия заставила вас убежать от Порты и проситься под российское покровительственное крыло!

— Но когда мы просили Долгорук-пашу оставить в нашем владении крепости и внести запись об этом в договор, он не отказал, а, напротив, подтвердил, что ваша королева не имеет никакой нужды в сих крепостях. И ещё он говорил, что русское войско будет в Крыму только до окончания войны с Портой. Зачем же вам нужны крепости после войны?

— Вы лжёте, — сказал Щербинин с язвительной гримасой. Он протянул руку к папке с бумагами, вынул копию долгоруковского договора и выразительно помахал ею перед лицами татар. — В пункте седьмом точно указано, что на основании акта, который надлежит подписать, все крепости и пристани, где турецкое войско находилось, должны быть заняты русскими войсками для защищения от неприятельских происков... Все крепости!.. А я прошу только две!.. И они названы в акте, что я привёз с собой. И который вы уже тогда соглашались подписать!.. А вот о времени пребывания нашего войска в договоре о том нигде не упомянуто!.. Подумайте, коль ваши знатнейшие чины согласились на это в минувшем году, как можно теперь слово и подписи назад забрать?

Мегмет-мурза опустил померкшие враз глаза, пробормотал невнятно:

— Мы не захватили с собой тот договор.

Щербинин решил воспользоваться смущением татар.

— Это же очевидно, что все крепости военной рукой взяты, — настойчиво, в который уже раз, напомнил он. — И по всесветному военному праву они принадлежат победителю. Вы же — побеждённые! — не должны и не можете ласкать себя присвоением оных, не оказав достойного снисхождения победителю. Но что-то я не зрю ни снисхождения, ни благодарности.

— О какой благодарности вы говорите? — снова вступил в разговор Мегмет-мурза.

— Как о какой? О той, к которой я многократно стремлюсь вас подвинуть: внять моим советам и утвердить формалитетом совершенство вашей области в вольности и независимости под покровительством её величества.

— Так мы же согласны на это!

— Но вы не согласны уступить крепости, которые вашу вольность защищать станут.

— У нас сильное войско — мы сами сможем защитить себя.

— Как?! — вскричал Щербинин, утомлённый упрямством татар. — У вас нет ни артиллерии, ни морских военных судов!

— Но кто собирается покушаться на нас с моря?

— Те, кто и раньше это делал, — турки!

— А мы их не боимся и защищаться не будем, — вызывающе сказал Мегмет. — Начинать кровопролитную брань с нашими единоверными — противно закону.

Щербинин длинно и устало вздохнул, отрешённо махнул рукой, сказал:

— Меня удивляет ваше нежелание отблагодарить вашу благодетельницу за предоставленную вольность. Но, полагаю, что всё это происходит от неразумного заблуждения татарских умов, не отрешившихся доселе от рабского почтения к Порте... Давайте отложим сию беседу до следующей конференции.

Когда татарские депутаты покинули палатку, Евдоким Алексеевич, оборотившись к Веселицкому, сказал с задумчивой приглушённостью:

— Упрямые сволочи... Худо дело, худо.

— Они ласкательства не приемлют. Они силу почитают, — с лёгким укором отозвался Веселицкий, хранивший в душе непогасшую обиду за нелестные отзывы о его собственных домогательствах крепостей. Он до сих пор был убеждён, что действовал правильно и, если бы не приказ Панина — сломал бы сопротивление хана и Духовенства.