Леонид Ефанов - Покорение Крыма

Пётр Иванович сложил бумаги, передал их адъютанту и, шаркая туфлями, ушёл в спальню.

Утром он продиктовал ордер для «Тайной экспедиции», обязав Веселицкого предпринять решительные действия по возбуждению татар к отторжению от Порты.

В другом ордере он приказал армии готовиться к маршу к назначенным зимним квартирам...

Загрузив телеги и роспуски остатками военных припасов и снаряжения, уложив в горбатые фуры больных, батальоны, растянувшись длинными жидкими колоннами, медленно двигались на восток. Раскисшие от дождей просёлки, перемолотые тысячами ног, копыт, колёс, превратились в жидкое чавкающее месиво. Отощавшие от бескормицы лошади скользили в выбоинах, ломали ноги, бессильно падали в грязь; их стаскивали на ослизлые обочины, жалеючи, стреляли в ухо, обрывая тоскливое предсмертное ржанье. Обшарпанные генеральские кареты, треща гнутыми колёсами, вдруг заваливались в глубокие рытвины, сбрасывая в холодную слякоть зазевавшихся кучеров. Поёживаясь в мокрых мундирах, согнувшись под тяжестью ранцев и ружей, солдаты бесчувственно шлёпали разбитыми башмаками по хляби. Артиллеристы и фурлейты, словно муравьи, копошились у засевших пушек и повозок, обхватив руками колеса, стараясь сохранить равновесие на разъезжающихся в скользкой жиже ногах, натужась, выталкивали их из липкой грязи. Мокрые, смертельно уставшие от изматывающей работы, тяжело дыша, они, едва успев перевести дух, снова пускались в путь, хлестая длинными кнутами измученных лошадей и нудно ревевших волов, чтобы через два-три десятка сажен, дурея от отчаяния, повторять всё ту же дьявольскую работу.

К середине ноября батальоны уныло и неприметно растеклись по крепостям и городам.

В Харьков — главную квартиру армии — Панин прибыл 20 ноября. А на следующий вечер он устроил торжественный приём и бал, о грандиозности которого ещё долго вспоминали в губернском городе.

Сладко звучала музыка. Слободской генерал-губернатор Евдоким Алексеевич Щербинин степенно представил главнокомандующему жену и дочерей. Дворяне, чиновники — цвет местного общества — подобострастно кланялись, спешили высказать Петру Ивановичу слова восхищения. Бравые армейские офицеры огромными бокалами глотали шампанское и нещадно врали дамам, описывая свои дерзкие подвиги; дамы томно вздыхали, глядя на мужественных героев восторженно-влюблёнными глазами.

Было шумно, весело, беззаботно, — казалось, что войны нет и в помине...

Декабрь 1769 г.

В начале декабря, сковавшего Петербург льдами, снегами и трескучими морозами, Совет собрался на очередное заседание. Предстояло обсудить план кампании на наступающий 1770 год.

— Полагая, что Порта нынешние свои утраты понесла через силу нашего оружия, мы не можем, однако, принимать сии счастливые успехи за определительные к предстоящим событиям, — сухо сказала Екатерина, открывая заседание. — Поэтому для будущих распоряжений мнится нужным исследовать прежде шедшие действия, дабы отметить причины наших викторий и ретирад.

— Как свидетельствуют реляции главнокомандующих армиями, — заговорил Чернышёв, — турецкий везир, будучи озабочен движениями Второй армии, держался Рябой Могилы, положение которой мы токмо недавно сведали. На защиту же Хотина и против Первой армии употреблял только конницу, которая стойкостью не отличалась и всегда ретировалась, не имея, по всей вероятности, намерения защищать ни Молдавию, ни Хотин, ни опустошённые земли.

— Что ж он так? — раздувая щёки, спросил расслабленно Кирилл Григорьевич Разумовский. — Воевать одной конницей... И без пушек.

— В той стороне ближе двухсот вёрст от Хотина не было нигде провиантских запасов для пешего войска. Поэтому и не мог он действовать всеми своими силами, — ответил Чернышёв фельдмаршалу. И, повернув голову к Екатерине, заключил: — Вот эти-то крайности, испытываемые неприятелем на протяжении всей кампании даже более наших против него действий, поспешествовали его удалению из тамошних мест...

Говоря эти слова, Чернышёв в какой-то мере покривил душой. Будучи опытным генералом, он конечно же понимал, что неуверенность Али-Молдаванжи-паши была вызвана прежде всего умелыми манёврами Румянцева. Не имея достаточных сведений о численности и намерениях Второй армии, великий везир отовсюду получал донесения о появлении российских войск. Действия отряда генерал-поручика Берга в Приазовье и у Крыма, рейд лёгкой кавалерии генерал-майора Зорича к Бендерам, а запорожцев к Очакову — всё это сбивало с толку Али-пашу, и он, так и не решив, что следует предпринять, в полном бездействии простоял пол-лета у Рябой Могилы. И даже не оказал должной помощи гарнизону осаждённого Хотина, отправив к крепости лишь часть своей стотысячной армии. Чернышёв, разумеется, понимал это, но не хотел лишний раз возвышать Румянцева в глазах Екатерины и Совета.

— ...Что касаемо нашей пехоты, то от пехоты неприятельской она в минувшее лето не видела прямого противоборства. И полагать можно по её превосходному состоянию перед неприятельской, что количество той и качество нашей могут быть совместимыми величинами. Но поскольку визирь на будущую кампанию умножит свою пехоту, потребно и нашей прибавок учинить.

— Опять рекрутский набор? — вздохнул генерал-прокурор Вяземский. — Недовольство пойдёт.

— С набором подождём! — коротко и резко обронила Екатерина.

— А он и не нужен вовсе, — деловито подсказал Орлов. — Крепостей у нас много, да не все из них важные, чтобы там сильные гарнизоны держать. Чем лишние наборы проводить, вы, Захар Григорьевич, свои ведомства ревизуйте, оставьте в гарнизонах неспособных к полевой службе людей, а лучшие роты направьте в армию.

Чернышёв, зная, что Екатерина одобрит предложение своего любовника, охотно согласился с предложением Орлова и продолжил доклад:

— Наша конница, особливо лёгкая, в сию кампанию претерпела такие невзгоды, что за одну зиму поставить её в прежнее состояние будет крайне затруднительно. Да и в прежнем состоянии она многолюдству неприятельскому не только противостоять не могла, но и часто уступала. И коль неприятель увеличит число своей конницы, то без должного увеличения нашей мы не сможем проводить знатные операции.

Екатерине рассказ о коннице не понравился — нахмурившись, она прервала Чернышёва:

— Довольно о прошлом, граф! Какой план на будущее предлагаете?

— По недвусмысленному моему мнению, первым объектом всё же надлежит сделать крепость Бендеры, ваше величество.

— А почему не Очаков?.. Помнится, когда-то Румянцев предлагал именно сию крепость брать.

— Очаков, конечно, важен. Но положение армий сложилось такое, что выгоднее брать Бендеры, — повторил Чернышёв, которому очень не хотелось, чтобы разработанный им план кампании был отвергнут в угоду румянцевским задумкам. — Первая армия станет удерживать главные турецкие силы супротив себя, запорожское войско скуёт Очаков, генерал-поручик Берг закроет Крым и. — Чернышёв развёл руки в стороны, — штурмом или осадой, но крепость возьмём.