Леонид Ефанов - Покорение Крыма

— Джан-Мамбет-бей попал в неприятное положение. Его постоянные уверения о стремлении всех орд вступить под покровительство её величества нашли отклик в человеколюбивом сердце государыни, которая, как известно, милостиво приняла просительные грамоты от ногайских депутатов, привезённых в Петербург графом Паниным. После столь важного события уход многих едисанцев в Крым подрывает веру в искренность их намерений и клятв самого бея... Единственный благоприятный выход из такого положения — силой или уговорами бей должен воротить беглецов...

Спокойные, здравые доводы канцелярии советника вернули самообладание вспыльчивому губернатору.

Апрель 1771 г.

Отряд подполковника Борисоглебского драгунского полка Стремоухова встретил ногайские орды на подходе к Кальмиусу.

Джан-Мамбет-бей, страшась, что русский начальник прибыл покарать его за бегство едисанцев, робким, упавшим голосом долго расспрашивал о сущности назначенной офицеру должности пристава и, лишь убедившись, что подполковник, как и обещал Веселицкий, действительно прислан для сопровождения орд на новые места, расслабленно вздохнул.

В это время в кибитке бея послышался шум, из неё выскочил малец лет двенадцати, лицом славянин, в серых рваных обносках на исхудавшем теле, ошалело покрутил головой и стремглав бросился к казакам и драгунам, хлопотавшим саженях в пятидесяти у повозок.

Все замерли, притихли, глядя, как малец хлюпает босыми ногами по размокшей земле.

Бей звонко щёлкнул пальцами — два ногайца хлестнули плетьми лошадей, легко сорвались с места, в считанные секунды догнали беглеца, на ходу подхватили его и отвернули к кибиткам.

— Православные-е-е, — донёсся тонкий, дрожащий голосок. — Кто в Бога верует — спасите-е...

Стремоухов мрачно зыркнул на бея:

— Кто это?

— Так... человек мой, — ответил тот с наигранной беспечностью.

— Христьянин?

— Нет-нет, нашей веры.

Стоявший рядом с подполковником секунд-майор Ангелов тихо шепнул:

— Мальчишку этого два года назад во время набега Крым-Гирея пленили и продали бею.

Поручик Павлов, молодой, горячий, судорожно задёргал щекой:

— Дозвольте, господин подполковник! Я вмиг сыщу!

— Погоди, — остудил его пыл Стремоухов, — не последний день в орде — найдём!

Он колюче посмотрел на бея и процедил сквозь обвисшие усы:

— До нас дошли вести, что многие едисанцы вновь подались к крымскому хану. Почему не остановил их?

Джан-Мамбет-бей, померкнув взором, заискивающе заюлил:

— Сагиб-Гирей несколько раз выходил из Op-Капу с многочисленным войском и прикрыл бегство аулов Темир-султан-мурзы.

— А те едисанцы, что в Крыму были? Где они?

— Многие уже вернулись в орду.

— И теперь никто не убежит?

— Никто!

Майор Ангелов снова шепнул подполковнику:

— После переправы через Днепр в Крым бежали его братья Ор-Мамбет и Темир.

Стремоухов продолжал цедить:

— А братья твои?

Бей вздрогнул всем телом, в бегающих глазах промелькнул испуг.

— Братья предали меня... Но я уговорю их вернуться.

— Джамбуйлукская орда вышла из Крыма и сызнова возвращается туда, — шептал всезнающий Ангелов.

— И джамбуйлуков уговоришь? — наседал на бея Стремоухов.

— Я их верну, — прижал руки к груди Джан-Мамбет. — Верну!

Стремоухов подкрутил рыжеватый ус, сказал начальственно:

— Это хорошо, что вернёшь... Но я помогу тебе. Для верности!..

На следующий день объединённый отряд ногайцев и казаков отправился на юго-запад, чтобы, двигаясь в стороне от орд, перекрыть бегущим путь в Крым.

Апрель — май 1771 г.

Исполняя приказ Долгорукова, 15 апреля Вторая армия выступила с зимних квартир.

Первым начал марш наиболее удалённый от Полтавы Московский легион генерал-майора Баннера, проделавший до этого по заснеженным дорогам России тяжелейший восьмисотвёрстный путь от Симбирска до Харькова. (Указом Военной коллегии этот легион — 6 эскадронов кавалерии и 4 батальона пехоты при 12 пушках — был назначен под команду Долгорукова взамен переданных в феврале в Первую армию 6 полков).

Одновременно вышла дивизия генерал-поручика Берга, квартировавшая в крепостях Украинской линии и в районе Бахмута. После соединения батальонов и эскадронов на вершине Кальмиуса дивизия должна была следовать к Токмаку.

Ближние к Полтаве полки выступили на пять дней позже. Все командиры, кроме Берга, имели приказ двигаться к крепости Царичанке.

Штаб Долгорукова шёл вместе с дивизией генерала Эльмпта, которая сноровисто, без задержки, переправилась на левый берег Ворсклы.

Вобравшая в себя растаявшие льды и снега, полноводные от весенних дождей ручьи, мутная, водоворотная река вышла из берегов. Но Долгоруков заранее распорядился навести через неё мосты. Их сделали два: один — на крепких дубовых сваях, другой — на четырёх скреплённых толстыми канатами судах, специально пригнанных из Кременчуга и Переволочны. Для прохода пехоты соорудили по мелководью широкую гать из земли и фашин.

В Царичанку Долгоруков прибыл 29 апреля. Всё пространство вокруг крепости, словно при осаде, было заполнено войсками: из Кременчуга пришли Черниговский пехотный, Чёрный и Жёлтый гусарские полки [16] Полки назывались так по цвету нижнего белья гусар. , из Новых Санжар, Голтвы, Решетиловки, Переяславля — Владимирский, Воронежский, Белёвский и Брянский полки; разбивали лагеря 2-й гренадерский полк и егерский корпус; рядом с ним спешились Ямбургский карабинерный, Борисоглебский драгунский и Сумской гусарский полки; из Старых Санжар тягуче ползла по скверным просёлкам артиллерия генерал-майора Вульфа, за ней — большой обоз инженерного корпуса. Эка сила великая! — дивились, раскрыв рты, молодые солдаты — недавние рекруты, пополнившие зимой батальоны.

Поседевшие ветераны посмеивались в усы:

— Погодите, сопливые, настоящую силу в сраженье увидите...

Выслав вперёд авангард князя Прозоровского, 3 мая дивизии покинули крепость.

Май выдался сухим и по-летнему жарким. Долгоруков приказал поднимать пехоту и обозы в 3—4 часа ночи, чтобы по прохладе, пока солнце не накалило землю полуденным зноем, подойти к очередному лагерю, заранее поставленному шедшим впереди — в четырёх днях — авангардом.

Каждую ночь в указанное время барабанщики били пробудку; солдаты, зябко поёживаясь, затаптывали тлеющие костры, разбирали из пирамид ружья, кавалеристы седлали коней, мирно пасшихся на придорожных полях, фурлейты готовили обозы. Барабанщики били генерал-марш — батальоны и эскадроны выбирались на дорогу и начинали очередной переход.

Вслед за последней ротой каждого полка тянулся полковой обоз — около сотни скрипящих и дребезжащих повозок: канцелярских, забитых сундуками с бумагами, госпитальных — с коробками инструментов, полотняных бинтов, банками лекарств и снадобий, провиантских — благоухающих вкусными запахами, горбатившимися наваленными мешками с крупой, мукой, сухарями, бочками с вином и маслом, шанцевых и палаточных — с восседавшими на них слесарями, кузнецами, плотниками. Особое место занимала денежная палуба, на которой, под неусыпным приглядом караульных, стоял окованный железом денежный ящик.