Павел Басинский - Посмотрите на меня. Тайная история Лизы Дьяконовой

Она еще не нашла себя в новой среде, но уже собиралась руководить Валей. Но только ли о сестре думала Лиза? Или, может быть, ей самой в Петербурге катастрофически не хватало подруги , такой, с которой можно было бы поговорить обо всем, которой можно было бы поплакаться, излить перед ней свою душу?

Определенно сказать можно только одно. Лиза мечтала оторвать Валю от “вредного” влияния матери, но при этом вовсе не хотела уступать ее Катрановскому. И для этого опускала глаза на то, что для того, чтобы “освободить” Валю, он должен был венчаться с ней законным церковным браком, который в обязательном порядке предполагал исповедь молодоженов священнику и разные обещания, что они давали бы под венцом. Это уже не смущало ее?

Ну хорошо. Положим, настоящую семейную жизнь они отложили бы на время учебы Вали. Но Лиза уже знала: для того, чтобы замужняя сестра была принята на курсы, Катрановский должен был найти себе место службы в Петербурге и, таким образом, следующие четыре года жить со своей женой в одном городе.

При этом не жить с ней. С ней бы жила Лиза. Вот что Лиза подразумевала под браком сестры и Вали, при этом удивляясь перемене в настроении сестры и восклицая в дневнике: “Никто не верит в возможность идеальных отношений”. Каких идеальных отношений?

Под идеальными отношениями она понимала благородство бывшего студента в отношении Вали. Любовь сестры он должен был заслужить самоотречением, воздержанием от интимной связи с наивной девушкой, которая еще только ищет свой жизненный путь и сама толком не знает, чего хочет. Но Лиза уже знает!

Она еще не разобралась в самой себе, но уже знает, как нужно жить ее сестре. Уж точно не с Катрановским !

Между тем будущий “субъект” фиктивного брака приехал в Ярославль на Новый год и все дни проводил со своей фиктивной невестой. “Он — счастлив, — пишет Лиза, — сестра же напоминает мне ребенка, которому дали интересную и замысловатую игрушку под названием «жених», и он не может натешиться ею”.

На самом деле это называется любовью . С его стороны — страстной и восторженной, с ее — наивно-детской.

Но Лизе очень не нравится, что “рядом с ним она кажется такой пассивной… Несмотря на все уверения В., что он будет исполнять все ее желания, что он будет у нее «под башмаком», — думается мне, что наоборот: Валя будет слушать его…”

А это на современном языке называется “ролевыми играми” между женихом и невестой, когда жених изображает готового-на-все-услуги “пажа”, подыгрывая самолюбию своей “госпожи”, а в браке эти роли, возможно, диаметрально поменяются.

Лиза наблюдает за этой игрой, понимая, что ей в ней нет места. Валю “начинает интересовать предстоящая жизнь”. “В. она начинает называть всякими уменьшительными именами”. Катрановский ведет партию, доказывая, что в этих вещах он понимает гораздо лучше Дьяконовой.

Меня удивляет его сдержанность: в нашем присутствии он обращается с сестрою, как и с нами, церемонно называя ее по имени и отчеству и ничем не выдавая своего чувства. А между тем — стоит мне уйти, и он, по словам Вали, сейчас же переходит на “ты”, целует ее руки… И я стараюсь, чтобы они как можно больше бывали наедине, ухожу в свою комнату, читаю.

Лиза потеряла свою сестру.

Вообще Дьяконову начинает многое удивлять в семье, в которой она прожила 21 год и которую вдруг увидела совсем другими глазами. Например, ее поразила перемена, которая произошла в отношении к ней матери.

Мама удивила меня своим отношением ко мне: она встретила меня очень ласково и, кажется, была очень успокоена, видя, что я нисколько не переменилась, что ничего ужасного со мною не случилось и что курсы не оказали на меня никакого “вредного” влияния. Вполне игнорируя курсы, она тем не менее с любопытством расспрашивала меня о моем житье в интернате, и так как то, что я рассказывала, было вполне успокоительного характера, то ей не к чему было придраться, и она была спокойна. Зато она с необыкновенной для меня щедростью принялась заботиться о моих туалетах, находя слишком плохими.

Александра Егоровна вдруг начинает тратить немалые деньги на то, чтобы приодеть свою дочь перед тем, как она снова отправится в Петербург. Лизу это изумляет!

Во-первых, у них с матерью уже “отдельное имущество”. Достигнув полного совершеннолетия, Дьяконова получила свою часть отцовского наследства. Она невелика, но на скромную жизнь хватает.

Я прихожу в ужас от такой беспощадной траты денег, но маму убедить невозможно. С непривычки мне кажется обидным принимать от нее столько подарков, даже невозможным, неестественным, смешным быть одетой на “чужой счет”, как я выражаюсь. А главное — мне ничего не надо; я неустанно твержу это маме и этим, кажется, только больше подливаю масла в огонь.

Во-вторых, мать, казалось бы, должна была вести себя ровно наоборот. Должна была бы злорадствовать по поводу того, что из дочери не получается столичной “штучки”. А она ведь ей говорила! Она ведь дочь предупреждала! Куда ты полезла?

Лизе не приходит в голову, что мать ее просто любит . Поняв, что выдать ее замуж в Ярославле не получилось, она, возможно, надеялась, что дочь отхватит себе жениха в самом Петербурге, а там принимают “по одежке”. Мать вела себя не как “мачеха”, а как “фея”. Да и сама Александра Егоровна в молодости была красавицей и, наверное, знала толк в красивых дорогих нарядах.

“Странная женщина — моя мать! — пишет Лиза. — Или — стоит поставить себя раз вполне самостоятельно, то она в свою очередь начнет относиться по-человечески? Удивляюсь. Когда подумаешь обо всем, что пришлось вынести из-за нее в эти годы, — горечь и злоба подымаются в душе; когда же видишь перед собой ее теперь, по отношению ко мне — доброю и ласковою, по отношению к сестрам и младшему брату — деспотичною, по отношению к старшему брату — слепо любящею и подчиняющеюся, — то чувствуешь к ней какую-то жалость”.

В следующий раз Дьяконова приехала в Ярославль уже в апреле 1896 года — на свадьбу Вали и Валентина.

Она стояла под венцом, прелестная в своем белом атласном платье, длинной белой вуали и венце из флёрдоранжа, тоненькая и стройная; рядом с ней стоял В., такой высокий и эффектный при ярком свете свечей; оба они так похожи друг на друга и составляли красивую пару. Вечером проводили их на вокзал. Поезд тронулся; молодые вышли на площадку; Валя махнула платком раз-другой… и поезд медленно исчез в темной дали.

Все складывалось одно к одному… И винить жениха вроде бы было не за что. В январе он приехал в Петербург и честно пытался найти себе место по службе. Но — “бедный мальчик”! — места ему не нашлось. Он только истрепал Лизе нервы, отвлекая ее от занятий. Да и Валя была хороша… Во время короткой разлуки с женихом она успела сойтись с другим молодым человеком. Тот “писал ей трогательные послания” и умолял повременить со свадьбой, дать ему тоже шанс. Валя написала об этом Катрановскому, он помчался в Ярославль, они “объяснились”, он “готов был порвать все, узнав, что сестра колеблется, едва только появился другой претендент на ее руку”, но “свидание с В. поправило дело: она увидела его около себя, опять начались длинные прогулки, разговоры, все это настолько укрепило ее симпатию и привычку к В., что она совершенно забыла о своем другом поклоннике”.