Владимир Дружинин - Град Петра

В сумке нарочного, поскакавшего в Москву, ещё четыре-пять пакетов. Пожалуй, и довольно, писарям ночь не спать — вести реестр пленным и трофеям. В Петербург отправлены две копии: Кикину и генерал-адмиралу Апраксину, начальнику на флоте и в городе старшему.

В конце рукой Петра приписка:

«Ныне уже совершенной камень во основание Санкт-Петербурху положен».

Весть понеслась за рубежи, к послам России, от них к монархам, подхвачена газетчиками. Сенсация ошеломительная... Но король Пруссии, хоть и сочувствует Петру, печатать запрещает. Слишком уж невероятно... Проворнейшая «Газетт де Франс», имеющая корреспондентов в десятке столиц, упорнее всех в недоверии.

«Армия царя по слухам разбита».

«Карл взял приступом Полтаву... Письма из Могилёва говорят, что на Украине не было решающего сражения, только мелкие стычки».

«Новости из Кракова о полном разгроме шведской армии заслуживают мало доверия...»

«В Дрездене отпечатано письмо царя с описанием битвы, но ожидают подтверждений».

«Публикуются подробности битвы, которым можно было бы верить, если бы не другие известия, которые дают повод сомневаться».

Лишь 7 сентября газета скупо, как бы сквозь зубы, привела подробности и прибавила:

«Теперь в этом сомневаются лишь немногие».

Призрак непобедимого шведа гаснет в Европе медленно. Париж, Копенгаген, Дрезден ещё не пришли в себя от удивления. Последствия полтавской виктории ещё не обозначились.

Пусть писака выговорится... Гарлей положил перед собой пачку табачных листьев и начал методично крошить. Обычай готовить курево собственноручно, из душистого «бразильца», вошёл недавно в моду.

Дефо ликовал.

— Кто был прав, ваша честь? Если я не пророк, то кто же? Жаль, мы не заключили пари. Вы лишились бы отличной лошади или... или...

— Не воображайте, — оборвал Гарлей смеясь.

— Да, вы уклонились... Это не дальновидность, ваша честь, а попросту осторожность. Уж вы простите! Вы не поставили бы на Карла.

— Моих читателей я подготовил. Я мог бы даже предсказать, что Карл удерёт к султану. Но это не конец войны. Сумасшедший король скорее умрёт, чем признает себя побеждённым. Сестра его Ульрика — фрукт с той же ветки. Сущая валькирия, как сказал мой знакомый.

— Опять ваш таинственный швед... Ну, валяйте! Что же будет дальше?

— Упрямец поплатится. Ему жаль было уступить Петербург, так теперь он потеряет ещё две-три гавани. Где? Например, Ригу... Море там, кстати, слабо замерзает. Наши тори завопят ещё громче — им же мерещится крах нашей коммерции. Злой русский медведь задушит её... Понятно, мы не полезем против России, пока не развяжемся с французами, но после — кто знает? Это уж вам виднее, ваша честь, как поступит правительство её величества.

— Нет, нет, вы пророк, — засмеялся Гарлей. — Но согласитесь, победитель внушает страх. У него обычно разыгрывается аппетит.

— Не отрицаю. Важно судить без предвзятостей.

Писака неисправим. Убрать подозрения, страхи — и порох станет ненужным. Политика, основанная на разуме, на точном знании, устранит войны... Не дурно бы... Государственный секретарь снисходительно кивает. Хотелось бы верить в людской разум...

— Вы можете успокоить парламент, — сказал Дефо. — Нам нечего бояться русского флота. Линейных кораблей — ни одного... Далеко в море царь не уйдёт.

— Сегодня — да. А завтра?

Оба понизили голос, хотя дубовая дверь, обитая войлоком, закрыта плотно. Слуга отправлен спать. Разговор узкослужебный идёт теперь в кабинете Гарлея за табаком, за кружками пива.

— Что там у них, на новой верфи, в Петербурге? Ведь для царя флот — самое важное.

— И для нас, — улыбнулся Дефо.

— Где чертёжник? Удрал к своим?

— Ничего подобного. Ловкач же ой! Вуд, впрочем, помог ему... Так вот, швед изменил внешность, имя и устроился у одного чиновника, русского... Кикин, Александр Кикин, интендант при Адмиралтействе.

— Браво, друг мой!

— Досадно, ваша честь! Сколько занятных историй я мог бы рассказать читателям! Например, про этого фанатика-шведа. Такие люди редки в наше время.

Газета Дефо, однако, процветает. Нет, с Полтавой он не попал впросак, как французы. Вообще, никакие письма из-за границы не помещаются буквально — разве что выдуманные. Дефо пишет весь номер «Обозрения» сам. Победу царя он подать не спешил, уточнял, слушал её отзвуки — зато выложил читателю с торжеством оракула, посрамившего невежд.

Следить за русскими делами он не перестаёт, из газеты многое перейдёт в две книги. Первая выйдет в 1715 году — это «История войн Карла XII», изложенная от имени «шотландского джентльмена на шведской службе». Тем больше доверия такому очевидцу... Шотландец, очень преданный королю, вынужден признать, что шведы в Прибалтике захватили исконно русские земли. Что царь начал правую войну и вскоре после первой битвы под Нарвой улучшил свою армию — в итоге «мы почувствовали эффект, так как через одну-две кампании московиты стали совсем другими». Между тем Карл — сожалеет «шотландец» — «не нуждался в советах, будучи полным хозяином своих предприятий». Как бы нехотя указаны все просчёты «великого» монарха. Ход полтавского сражения описан подробно, воздаётся должное храбрости русских солдат, бдительности офицеров, могуществу артиллерии, сковавшей все манёвры шведов, таланту полководцев — Петра и Меншикова. Князь, имея лишь девять тысяч конников, догнал отступавших и призвал сдаться в плен. «Шведы, которых, против ожидания, оказалось 16 286 человек, хорошо вооружённых и большей частью конных, капитулировали».

«Таким образом, — скорбит Дефо — «шотландец», — доблестная армия сведена на нет и все грандиозные замыслы его величества одним ударом разрушены».

Дефо знает своих читателей — открытый сторонник Петра имел бы мало успеха. «Шотландский джентльмен», наёмник, безмерно преданный хозяину, развенчивает Карла гораздо убедительнее.

В церкви, пронизанной сырым ветром, было холодно, младенец отчаянно визжал. Обмакнули в купель слегка, потом Гертруда и крёстная мать — дочь Крюйса Магдалена — быстро закутали новорождённого. Его назвали Петром — в честь его величества, крёстного отца.

— Ишь как орёт, — бросил царь одобрительно, взвесив младенца на ладонях. — Значит, крепок.

Пьетро тут же затих.

— Смышлён, — похвалил Пётр.

Сам надел на Пьетро подарок — крестик, унизанный брильянтами. Охотно согласился ехать к архитекту, привёз гостинцы для ужина. Денщики вынесли из саней бочонок венгерского вина, бочонок французского, сёмгу, осетрину, икру, лимоны, маслины.