Сергей Мосияш - Ханский ярлык

— Вот так будет лучше,— ухмыльнулся Сарык.

— Конечно, лучше. Тогда все кони, весь обоз будет ваш. Князь наверняка будет везти много подарков. Но еще раз говорю, постарайся разминуться с Ахмой.

— А если он будет ворочаться вместе с Михаилом?

— Вряд ли. Но если случится так, то и Ахму прикончите. На кой такой свидетель.

Напоив как следует Сарыка, Кавгадый отпустил его и спросил князя Юрия:

— Ну как? Ты доволен?

— Очень доволен, Кавгадый. Если он сделает все, как ты велел, это будет замечательно.

— Сделает. Сарык воин исполнительный, тем более что там светит богатая добыча. Князю Михаилу не быть в Орде.

— Дай Бог, дай Бог,— перекрестился Юрий Данилович.

Перед отправкой Ахмы на Русь к хану явился Алчедай.

— Мой повелитель, отмени свое решение о сыне Михаила Константине.

— Почему?

— Потому что, если князь узнает об этом, он не поедет к нам.

— Тебе этого мальчишку, никак, жалко стало?

— Жалость, повелитель, удел женщин, а я воин. Если орленок умрет в ловушке, то уж старый орел никогда не попадется в нее.

— Ха-ха. Ты, пожалуй, прав, Алчедай. Вели выпустить мальчишку и накормить. Пусть живет приманкой старому орлу. Хе-хе-хе.

Когда из Москвы привезли тело убитого Александра Марковича, это явилось для князя Михаила тяжелым ударом. На похоронах пестуна он искренне и горько плакал. И начинал понимать, что теперь мира с Москвой никак не может быть, по крайней мере, пока там сидит Юрий Данилович. Надо мстить ему. Но как?

— Не надо, Миша, не надо,— уговаривала его Анна Дмитриевна.— Так вы никогда не кончите, не остановитесь.

— Но ты понимаешь, убить посла — это же непростительное коварство, подлость. И кого? Моего кормильца, за всю жизнь мухи не обидевшего.

— Конечно, это подлость. Я с тобой согласна. Но, наверно, князь Юрий так решил отомстить за жену. Как его за это судить?

— Ты же знаешь, что я-то не убивал ее.

— Знаю. Но она была у тебя, и ты отвечал за жизнь ее, надо было лучше сторожить, Миша. Прошу тебя, смири свой гнев. Лучше подумай, как оправдаться перед ханом. Юрий-то, сказывают, уже поехал в Орду. Представляешь, как он обнесет тебя хану?

— Да уж, представляю.

Михаил Ярославич понимал, что в Орде ждут его большие неприятности, возможно, и смерть. Некоторые из бояр не советовали ехать:

— Ты все равно там не оправдаешься, князь. Убеги лепш к свеям, в немцы ли, пережди, пока гнев хана пройдет, сердце умягчится. И воротишься.

— Хорош же я буду великий князь, если от зла бегать буду.

— Ты первый, что ли? Эвон Дмитрий Александрович от братца Андрея сколь бегивал. И ничего.

Старший сын, Дмитрий Михайлович, говорил отцу:

— Давай, отец, я за тебя поеду. Будь что будет.

— Нет, сынок, загораживаться детьми я не стану. Жалею уж, что Константина отпустил туда. Все не ворочается, а ведь давно бы должен. Видно, держит его Узбек, не отпускает.

Отчего-то медлил Михаил Ярославич. Знал, что ехать надо, а медлил. Возможно, оттого, что собирал подарки, без которых, понятно, в Орду ехать нельзя. Для ханши сшили соболью шубу и шапку, для хана изготовили бахтерец с позолоченными пластинами, саблю с рукоятью, изукрашенной драгоценными камнями, и боевой лук из корня старой лиственницы. Много кое-чего и другого предполагалось везти, но, конечно, более всего главного богатства Руси — драгоценных мехов, очень ценимых в Орде и всегда желанных.

В глубине души надеялся Михаил Ярославич умилостивить хана, помнил его хорошее расположение к себе. Неужто не поймет Узбек, что он, Михаил, не имеет никакого отношения к смерти сестры его? Что смерть ее ни с какой стороны не выгодна Михаилу? Что если даже она отравлена, то недругами Твери. Кем? Только Всевышний знает, нам, смертным, не дано сие провидеть.

Правда, одна старуха — ведунья с Затьмацкого посада — твердо сказала, что здесь рука бабы, живущей вне Твери. Но как ей верить? Да и где искать ту бабу, что живет вне Твери? А старуха клянется, что видит ее как живую: мордатую, мясистую и небедную. Даже одежду ее описывает.

Но мало ли чего бабке на старости лет не помстится. Не везти же ее по княжеству искать мордатых и мясистых. Бабке почти под сотню, с печи не слазит, на второй же версте рассыплется.

Первого серпеня 11318 года выехал Михаил Ярославич из Твери на нескольких подводах в сопровождении полусотни гридей и милостников. Провожать его поехала вся семья — все дети и Анна Дмитриевна с маленьким Василием на руках. Старшие сыновья, Дмитрий и Александр, ехали вершними, сам князь Михаил ехал с женой в легкой тележке, держа на руках Василия.

*Серпень — август.

Его немного огорчало, что мальчик не хотел сидеть на руках отца, тянулся к матери.

— Ишь ты, мамкин хвост,— корил его ласково князь,— Ворочусь, устрою постриги, живо титьку забудешь.

Однако, щекотнув под мышки ребенка, отдал его жене и, сразу посмурев, пробормотал:

— Ворочусь ли?

— Даст Бог, Мишенька, все обойдется,— утешала Анна Дмитриевна.— Не ты — они начали, хан разберется.

— Должен бы разобраться,— вздыхал князь,— да вот Агафья подвела. Кто ж думал? Молодая, красивая — и на тебе.

Когда солнце начало приближаться к полудню, князь велел остановиться.

— Ну что, мать? Дальние проводы — долгие слезы, пора вам ворочаться, чтоб к ночи дома быть.

Михаил слез с телеги, поцеловал сынишку, жену, шепнул на ухо:

— Молись за меня.

— Хорошо, Мишенька,— ответила пресекшимся голосом Анна Дмитриевна, и глаза заблестели от подступивших слез.

— Все, все, все,— молвил князь и скомандовал возчику: — Поворачивай к дому.

Однако старшие сыновья запротестовали:

— Мы проводим до Владимира.

Михаил Ярославич не стал с ними спорить: до Владимира так до Владимира. Сысой подвел князю коня, подержал стремя. И они поехали рядом — два молочных брата, князь и милостник.

Во Владимир прибыли на третий день. Первым делом Михаил Ярославич посетил митрополита Петра, которому что-то неможилось, и он принял князя в своей опочивальне.

— Слышал я, сын мой, все слышал. Скорблю вместе с тобой о случившемся. И буду молить за тебя Всевышнего.

— Спасибо, святый отче.

— Взял ли с собой духовного отца, сын мой?

— Да, святый отче, со мной едет игумен Марк.

— Ну, Марк добрый человек, свою службу ведает знатно.

Узнав о приезде великого князя во Владимир, на следующий день явились туда суздальские князья — братья Александр и Константин. Эти в один голос стали отговаривать Михаила Ярославича от поездки в Орду:

— Неужто не понимаешь, что там Юрий тебе петлю приготовил?

— Понимаю, братья, все понимаю. Но я хочу оправдаться перед Узбеком.

— Эх, Ярославич, да пустят ли тебя к хану-то,— говорил Александр Васильевич,— Там тебя уж так обгадили, что Узбек захочет ли слушать тебя.