Сергей Мосияш - Ханский ярлык

Во Владимире он не поехал сразу к великокняжескому дворцу, а отыскал подворье, где остановился московский князь Данила Александрович.

— О-о, Миша,— искренне обрадовался Данила.— В нашем полку прибыло.

Они обнялись и даже расцеловались.

— А мы вот здесь с Иваном, свояком твоим, а моим племянником, расположились,— Князь обернулся, позвал: — Ваня, иди поздоровайся со свояком.

Переяславский князь Иван Дмитриевич, в отличие от своего дяди, был не очень шумлив, скорее даже стеснителен. Он сдержанно поздоровался с Михаилом, обниматься не стал.

Князь Данила тут же потянул их обоих за стол.

— Идемте. Мои отроки дорогой вепря завалили, отведаем свежатинки.

Налил по этому случаю по кружке меду хмельного, поднял свою:

— Ну, со свиданьицем, братцы,— и выпил залпом, даже не поморщась.

— Зачем он нас собирает? — спросил Михаил, для приличия пригубив свою кружку,— он не любил хмельное.

— А кто его знает,— отвечал Данила, беря с блюда кусок жареной вепрятины,— Может, соберет нас в одно место всех и перебьет, как в свое время рязанский князь перебил слишком расплодившихся родственничков.

— Ну у тебя шуточки, дядя Данила,— сказал Иван.

— Какие шуточки, Ваня? От Андрея чего угодно можно ждать, не зря в молодости почти два года в Орде прожил. Не он ли доконал твоего отца? А сколько раз он Орду на нас приводил?

— Ну, в этот раз-то он только посла Неврюя привез.

— Это, наверное, оттого, что в Орде своя замятица идет. Меж собой помириться не могут. А будь там мир, наверняка приволок бы братец Андрей с собой какого-нибудь салтана с туменом, как пить дать.

— А где он будет собирать нас? — спросил Михаил.

— Наверное, во дворце. Как хотите ребята, а береженого Бог бережет, но пойдем мы туда в бронях, ну и на всякий случай с засапожниками. Оно бы и с мечами не мешало, но при входе его церберы все равно отберут.

На следующий день сразу после заутрени их позвали во дворец. Они и впрямь все трое надели бахтерцы, прикрыв их цветастыми сорочками. Однако пополневшие фигуры их выдавали сокрытое — даже кафтаны не застегивались.

— Ничего, пойдем враспашку,— успокоил Данила.— А что брони заметны, так мы, чай, князья, не иереи альбо купчишки какие.

Съезд собрался в большой светлой горнице, вдоль стен которой были широкие лавки, покрытые коврами, а в простенке передней стены меж окнами стоял великолепный сто-лец с высокой спинкой, изузоренной резьбой. И даже подлокотники стольца представляли собой каких-то вытянувшихся зверей с раззявленной пастью, тоже искусно вырезанных мастером.

На стольце сидел задумчивый Андрей Александрович. С двух сторон от него стояли еще два седалища, видимо только что приставленные; на одном из них, справа от стольца, сидел епископ Симеон, недавно рукоположенный митрополитом Максимом владыкой Владимиру, Суздалю и Нижнему Новгороду.

«Ну, раз здесь епископ,— подумал Михаил,— ничего худого не должно случиться, зря брони надевали».

Седалище слева от стольца было свободно, и Михаил догадался: для посла ордынского предназначено. Князья, входя в горницу, делали неглубокий поклон великому князю и проходили, садились на лавки, где было свободнее. И как-то так случилось, вроде бы и не сговаривались, а расселись примечательно, разделившись обоюдным нелюбием. На лавку о правую руку от стольца сел Федор Ростиславич, с ним рядом ростовский князь и угличский. Напротив, слева от стольца, сел князь московский Данила Александрович, имея с двух сторон князя тверского и переяславского.

Наконец великий князь вышел из задумчивости, заговорил:

— Братья, наперво хочу представить вам нового владыку Симеона, недавно рукоположенного митрополитом на владимирский владычный стол.

С этими словами епископ поднялся с седалища.

— Благослови, отец святой, наш съезд,— сказал Андрей.

Симеон поднял свой крест, осенил им собравшихся, пробормотал негромко:

— Возлюбите друг друга, чада мои, простите друг другу вольные-невольные прегрешения, и пусть воссияет над вами слово Божие во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь.

Все дружно закрестились. Перекрестился и Андрей, молвив:

— Спасибо, владыка, за путное слово и благословение.

Не словом, но взглядом выразительным князь Андрей дал понять владыке, что он свободен. Но Симеон молвил, садясь:

— Позволь мне присутствовать, сын мой.

— Пожалуйста,— пожал плечами великий князь, не умея скрыть неудовольствия от этого. Ему явно не хотелось иметь на съезде свидетелем владыку.

— Братья,— привстав, заговорил Андрей.— Великий хан Тохта прислал нам своего посла Александра Неврюя, который бы разобрался в наших делах и передал бы нам слово великого хана, а ему, всемогущему, нашу любовь и приязнь.

— Ишь ты, как взлюбил поганого царя,— пробормотал князь Данила на ухо Михаилу.— С-сука.

— Высокочтимый салтан Неврюй,— повысил голос князь Андрей.— Мы просим почтить нас своим присутствием.

Дверь распахнулась, и на пороге появился знатный татарин в зеленом бешмете, из-под которого виднелась ярко-желтая рубаха с перламутровыми пуговицами.

По знаку великого князя все князья встали и поклонились послу, важно прошествовавшему к стольцу и усевшемуся на приготовленное для него седалище с шелковой подушкой.

— Высокочтимый салтан Неврюй,— повысил голос князь Андрей.— Здесь собрались все... почти все русские князья. Они с нетерпением ждут царского слова из уст твоих.

Неврюй обвел быстрым взглядом своих щелок-глаз присутствующих и сказал отрывисто, словно пролаял:

— Великий хан недоволен вами.

И замолчал, словно ожидая чьего-то вопроса. «А когда он был доволен»,— подумал князь Данила. Но, видимо, подумал вслух, так как щелки-глаза оборотились на него, и посол наконец-то начал речь, опять как бы пролаивая каждое слово. Видимо, из-за некрепкого знания языка:

— Потому что вы стали неисправно платить выход. И платите кто как хочет и когда хочет. Если сравнить прошлогодний выход с выходом первого года после числа, то вы дали меньше трети, а хлеба вообще ни одного мешка.

— Но у нас был неурожай,— заметил князь Данила.— Голод.

— Ты бы помолчал, Данила, не перебивал посла,— попытался осадить брата Андрей.

— Нет-нет,— осклаблился Неврюй,— Пусть говорит, пусть говорит. Я должен слушать.

— У нас все сгорело. Люди целыми деревнями умирали от голоду. Где ж нам было взять хлеб.

— Спрашиваешь, где? А где твой сосед, тверской князь, брал? А?

Михаил Ярославич понял, что надо говорить:

— Я покупал у купцов, везших хлеб с Низу, и велел его скармливать голодающим, чтоб не вымерли. Платил втридорога. Если б я этого не сделал, то вся бы Тверь скудельницей была б.

— Но почему ты нисколько не послал в Орду?