Сергей Мосияш - Ханский ярлык

Княжич прошел к двери и, уже открыв ее, обернулся:

— Да, мама-княгиня велела вам на пиру быть. Приходите.

— Спасибо, деточка,— растроганно отвечала Настя,— Спасибо, родненький.

Пестун княжича, Александр Маркович, принялся за дело свое не спеша, как-то исподволь, не стал, как другие дядьки-кормильцы, нудить отрока уроками, а все делал, как бы играя с ним. Даже первый лук не принес ему готовый, а предложил:

— Давай-ка, Миша, изладим лук тебе.

— Давай,— согласился отрок.

Вместе съездили за речку Тьмаку, где густо рос ракитник, срезали несколько ровных упругих ракитин. Воротившись в город, в клети у кормильца изготовили лук, несколько стрел из камышин.

Кормилец показал, как надо лук держать, как стрелу вкладывать. Как тетиву натягивать, как целиться и отпускать ее. И стал стрелять княжич из лука, вначале в стену клети, а потом и в затесь, сделанную пестуном на одном из бревен стены же.

И языку поганскому 1учить начал походя, с вопроса. Отрезая княжичу краюшку хлеба, спросил:

'Поганский - от поган — языческий, некрещеный.

— Миша, ты не знаешь, как по-татарски нож называется?

— Нет. А как?

— Пшак. А дай — «бер». Вот, к примеру, я скажу тебе: Миша, бер пшак. Что это будет значить?

— Дай нож,— засмеялся княжич.

— Верно,— похвалил пестун.

— А как хлеб по-ихнему?

— Нан.

— Ага. Тогда, Александр Маркович, бер нан.

— Молодец. Держи,— протянул ему краюшку пестун.

На второй или третий день, когда княжич из своего лука натаривался 1, стреляя по стене клети, за спиной его вдруг возник Сысой. Воспользовавшись отлучкой пестуна, он попросил:

— Миш, дай стрелить.

— На,— не решился отказать своему «молочнику» княжич.

Сысой выстрелил три стрелы, но в затесь не попал, оправдался просто:

— Лук дерьмовый.

— Сам ты дерьмовый,— обиделся княжич и отобрал лук.— Принеси стрелы.

Сысой принес стрелы, выдернув из бревна, одну переломил.

— Я нечаянно, Миша, не серчай.

Княжич промолчал, но не мог скрыть неудовольствия. Сысой потоптался, потом сообщил:

— Миш, а нож у меня уже не отскакивает.

— Ну да?

— Ей-ей. Вот гляди.

Задрав домотканую рубаху, он достал нож, болтавшийся там у пояса на веревочке, взял его за лезвие и, прищурившись, бросил в стену. Нож воткнулся рядом с затесью.

— О-о, здорово,— не удержался от похвалы княжич.— И еще можешь?

— Да хошь сто раз.

Сысой кинул еще несколько раз, и нож ни разу не отскочил от стены, а дважды даже угодил в затесь.

— Сыс, научи меня.

'Натариваться — упражняться в чем-либо.

— Пожалуйста.

Когда Александр Маркович вернулся к своему воспитаннику, то, увидев эту картину, не возмутился, не вмешался, а остановился поодаль и стал с любопытством наблюдать за происходящим.

— Да не так, Миша, не так,— поучал Сысой,— ты кидаешь, словно сам за ним лететь хочешь. А ты кидай его лишь, а сам, наоборот, руку-то отдергивай. Вот гляди, как я буду.

Вечером, явившись к княгине, Александр Маркович сказал:

— Ксения Юрьевна, позволь мне к Михаилу Ярославичу пристегнуть его молочного брата.

— Сысоя?

— Ну да.

— Думаешь, так лучше будет?

— Конечно. Что ни говори, а дети ж еще. Им состязаться друг с дружкой во всем хочется. Друг от дружки научаться станут, перенимать что-то новое. Да и наука не в скуку — в радость им станет.

— А не подавит Сысой Мишеньку? Дубина-то эвон какая растет. Не заслонит?

— А я-то зачем, княгиня? Всякому его место укажу, ежели что. Зато в грядущем у Михаила Ярославича милостник будет самый верный и преданный, который жизни за него не пожалеет.

— Ну что ж, тебе видней, Александр Маркович, бери Сысоя. А как успехи у Мишеньки?

— Пока слава Богу. Кириллицу всю уже одолел. Выучил все буквы.

— Писать не начали?

— Рано еще. Рука плохо писало держит. Вот длань окрепнет, и почнем.

Так вновь когда-то сосавшие одну грудь Михаил и Сысой опять оказались рядом, под крылом одного пестуна, у одного источника знаний. По велению самой княгини Сысою были сшиты новые порты и даже сапоги из телячьей кожи. Последнему обстоятельству он особенно радовался, так как теперь было куда нож совать — за голенище.

Мальчишка понимал, что присоединен к княжичу из милости, и нисколько не обижался на пестуна, когда тот если что-то объяснял, то обращался лишь к княжичу, а Сысоя вроде бы и не замечал. И за успехи хвалил кормилец лишь Михаила, а если что-то лучше получалось у Сысоя, то и тут говорил княжичу:

— Сделай, как он.

Именно так дядька-кормилец исполнял наказ княгини «не заслонять Мишеньку». Сысой был сильнее и больше Михаила, однако от Александра Марковича похвал никогда не слышал. Зато сам княжич не скупился для молочного брата:

— Молодец, Сыска! Хорошо, Сыска! Покажи мне, как это делается.

Но если днем отроки играючи познавали премудрости воинского дела вместе, то на ночь, когда Сысой убегал в свою клеть, а пестун укладывал княжича у себя, наступал час тихих рассказов о былых далеких временах, о воинских подвигах предков княжича. Княжич слушал пестуна затаив дыхание и часто просил:

— Александр Маркович, расскажи еще про Святослава.

И кормилец в который раз начинал:

— Давно это было, более трехсот лет тому...

Когда же рассказ оканчивался гибелью героя, княжич, повздыхав, говорил:

— Зря он через пороги пошел. Зря.

— А как, думаешь, ему надо было?

— Надо было берегом.

— Так печенеги-то на берегу же.

— А он бы другим, той стороной.

Кормилец в темноте нежно прижимал голову отрока, ерошил ему ласково волосы.

— Ах ты умница у меня. Правильно сообразил. Лучше врага на другом берегу зреть.

Эти детские наивные рассуждения радовали Александра Марковича: думает отрок. В рассказах своих перед сном в темноте кормилец старался поведать воспитаннику о делах его предков героических, славных, избегая страниц горьких и печальных, резонно полагая, что им не пришло время. Подрастет княжич, окрепнет душой и телом — узнает.

Рассказал подробно и о подвигах Александра Невского, не преминув заметить:

— Между прочим, он доводится тебе родным дядей. Он старший брат твоего отца.

— Эх,— вздохнул отрок,— поздно я родился, ни дядю своего, ни отца не видел.

— Ничего, сынок. Зато ты наследовал их кровь и дух. Спи.

Александр Маркович проснулся среди ночи от шума, донесшегося снаружи. И тут же в дверь начали стучать.

— Кто там?

— Маркович,— раздался крик дворского Назара,— подымай княжича! Уходите к Волге!

— Миша, Миша,— начал трясти княжича кормилец.

Но отрок спал столь крепко, что лишь мыкал недовольно, не желая просыпаться. Тогда пестун быстро натянул сапоги, подхватил кафтаны свой и княжича, схватил его спящего на руки и выбежал из клети.