Борис Тумасов - И быть роду Рюриковичей

Таковы были варяги-воины, варяги — гости торговые.

В холодных водах Севера они охотились на стада кашалотов и тюленей. Из крепкой кожи кита шили обувь, салом освещали жилища, а белый чистый жир кашалотов продавали восточным купцам. На Востоке из него делали благовония. Потом восточные гости привозили духмяные масла в Киев и Новгород, к варягам и в иные государства.

Завьюжило.

Щедро засыпала метелица бревенчатый город, толстым слоем лёг снег на четырёхскатные крыши купеческих хором, двускатные — домишек ремесленного люда, соломенные кровли бедноты, в шапки одел сторожевые башни.

Ратибор вышел из хором, посмотрел, как дворня дорожки расчищает. А за воротами сугробы по колено. Одно спасение — высокие вытяжные сапоги из лошадиной кожи. Мороз забирал. Снег под ногами весело поскрипывал, приговаривал: «Зима пришла!» Дым над Новгородом столбами в высокое небо упирался.

Едва Ратибор к Детинцу повернул, навстречу ярл Вукол идёт. На безбородом лице ухмылка:

— Ратибору известно, что драккар Гарда врос в лёд у киевского берега?

— А то мне ни к чему, — оглаживая холёную бороду, ответил воевода. — Ты о том конунгу скажи.

— Ему ведомо. Но если наше сидение в Гардарике продолжится, викинги покинут Олега.

— Разве вас кто держит?

— Мы ждём тепла, когда откроется путь. Конунг Олег забыл, что рождён викингом, а мы помним о том. Ты спросишь, зачем я тебе это говорю? Конунг отныне не конунг, он ваш князь, князь русичей. Вы, словене, его опора. Мы же, викинги, рождены под шум моря Варяжского, плеск волн о просмолённые бока драккаров был для нас колыбельной песней. Вам ли, русичам, знать, как сладко пахнет дым пожарищ, где ступает сапог норманна! Когда Рюрик привёл нас в вашу землю, могли ли мы думать, что задержимся здесь надолго? А конунг Олег не скрывает своего замысла остаться тут навсегда. Я не верю его обещаниям повести нас к ромеям [31] Ромеи — римляне (греч.). . От Киева до Царьграда ближе, чем от Новгорода, но Аскольд и Дир лишь единожды дерзали на этот путь.

— Ярл, в тебе сейчас заговорила обида на Олега. Остынь и подумай. Ты живёшь своей варяжской правдой, мы, новгородцы, своей. Если Олег с нами заодно, мы его поддержим; вам наша правда неугодна — кто вас принуждает?

— Ты, воевода, умён и хитёр, ты сказал истину. Прежде чем покинуть Новгород, мы спросим конунга Олега, пойдёт ли он с нами или останется князем русичей. Мы не будем его неволить и не затаим обиду.

Разошлись. Ратибор вошёл в Детинец, а Вукол свернул на улицу. В просторной гриднице отроки, воротившиеся из караула, спали вповалку, разбросав на полу овчины. Тут же лежало оружие.

Перейдя гридницу, Ратибор вступил в Олегову палату. Конунг был один. Он сидел, навалившись на столешницу и обхватив голову ладонями.

— Здрав будь, князь, — поклонился Ратибор.

— И ты здравствуй, воевода. Садись. — Олег поднял глаза.

Ратибор уселся на лавку, крытую красным сукном, ждал, о чём станет говорить Олег. Тот сказал:

— Я позвал тебя, воевода, вот с какой надобностью. Ты ведаешь, что за кривичами дань с прошлой зимы, и надлежит тебе её собрать. Отправишься к кривичскому князю Малу и сходишь с ним в полюдье. К весне наши житницы не должны оскудеть: голодная дружина не воины.

Ратибор в полюдье собирался недолго: взял с собой полтора десятка гридней, санный обоз налегке, и тронулись. Из Новгорода выбрались, едва день начался. Дорога предстояла дальняя, не один день пути.

Воеводу мороз не страшил. Месяц сечень [32] Месяц сечень — январь-февраль. хоть и пугает, однако весть о весне подаёт. Ехали лесами и перелесками, заснеженными полянами, и Ратибор радовался: эка снегу надуло, значит, хлеба прибудет.

На воеводе бобровая шуба, шапка меховая, сапоги, собачьей шерстью утеплённые. Под шубой броня: в пути всякое может случиться, кривичи — племя скандальное, от них всякой каверзы жди.

На шестые сутки миновали земли словен, начались владения кривичей. Весть, что к ним едет воевода с полюдьем, уже облетела погосты, и Ратибор такого не помнит, чтоб всё кончилось добром. По-разному платили дань смерды: кто хлеб сеял — от рала-сохи; кто охотой и скотоводством промышлял — от дыма-избы. Собирали дань сами князья, а часть её выделяли Новгороду.

Подъехал Ратибор к кривичскому городку, закричали гридни:

— Эгей, аль ослепли? Почто закрылись?

Городок кривичского князя обнесён бревенчатым тыном, а вокруг лес и болота.

Воротная сторожа Ратибора в город не впустила, со стен ответили хрипло:

— Нам откуда ведомо, с какой надобностью ты приехал? Вот воротится наш князь Мал с охоты, тогда и решит.

Но воевода Ратибор догадался: кривичский князь просто скрылся, не хочет платить дань Новгороду. И, не став дожидаться возвращения Мала, отправился сам в полюдье по кривичской земле. Высланный наперёд гридень вскорости прискакал, упредил: впереди малый погост.

Въехали в деревню в пять изб, к ним хлевы лепятся. Заслышав чужих, ярились собаки. Гридни выгнали из изб мужчин и женщин, поставили их на правёж [33] Поставить на правёж — взыскивать долг, пеню и вообще деньги. .

— За вами дань, — грозно сказал Ратибор, не слезая с коня, — миром отдадите либо сами возьмём?

— Да уж князю княжье, — почесал мужик затылок.

И принялись мужики отмеривать десятую часть урожая, укладывали в сани мешки с зерном, мясо мороженое, сало, грибы сушёные, ягоду.

— Всё, — сказали и столпились вокруг воеводы.

Ратибор нахмурился:

— А от бортей [34] Борть — улей самого простого устройства, представляющий собой дупло или выдолбленный чурбан. ?

— Нынче нет мёда! — зашумели смерды.

— А вот поглядим! — Ратибор повернулся к отроку: — Поищи по клетям!

Отрок проворный, нюх острый, воротился вскорости с бочонком, поставил его в сани.

— Ты десятину бери, а не весь! — загалдели женщины.

— Десятину, коли б добром! — прикрикнул воевода и велел обозу трогаться.

От погоста к погосту, от обжи к обже [35] Обжа — мера земли под пашню; единица поземельного обложения; сельская усадьба. продвигался Ратибор. Ехали зачастую по бездорожью, местами, по весне непроезжими, болотистыми. К концу сеченя месяца санный поезд наполнился собранной данью, кони едва волокли, и воевода велел поворачивать в обратный путь.

На краю земли кривичей, когда, казалось, опасности остались позади, остановились на ночёвку на лесной опушке, огородились санями, развели костры, выставили караулы. К утру, когда мороз забирал особенно и гридни жались к кострам, а сон морил, раздался разбойный посвист и на стоянку посыпались стрелы. Испуганные кони заржали, а из чащобы вывалилась ватага, закричала, засвистела. Подхватились гридни, обнажили мечи и, прикрываясь щитами, отбили первый приступ. Встали дугой, а ватажники настырные, снова прут. Остервенело бьются топорами, лезут, колют вилами. В отблесках костров мечутся бородатые лица, оскаленные рты, воры наскакивают на гридней отчаянно. Опытным глазом Ратибор выискал атамана и, круша мечом, стал пробиваться к нему. Почуяв опасность, атаман засвистел, и ватажники, рассыпавшись, скрылись в лесу.