Борис Тумасов - И быть роду Рюриковичей

После того как в придонские степи вошла орда Мурзая, Тмутаракань постоянно тревожила хаканбека: ну как печенеги прорвутся к предгорьям и отрежут её от каганата! Разве мог он, мудрый хаканбек, подумать, что печенеги не на Русь обратят внимание, а на Хазарию... Если Тургут привезёт мир и князь Олег не будет угрожать хазарским сёлам, хаканбек выставит против печенегов всю мощь каганата и заставит их откочевать к правобережью Днепра. Пусть тогда Мурзай и Сурбей столкнутся между собой. Они перекроют русским купцам торговый путь из Византии в Киев. Вот тогда князь Олег поймёт, о чём мыслил хаканбек, пропуская печенежские орды в степи Приднепровья.

На берегу Днепра в стороне от Подола плотники строили ладьи. Ставили каркасы, тесали доски и обшивали остовы. Тут же булькал в чанах вар. Ладьи конопатили, смолили и уже готовые спускали на воду, перегоняли выше по Днепру, где за поворотом реки находилась их стоянка. Здесь ладьям предстояло зимовать. А в морозы, когда Днепр сковывало льдом и ладью нельзя было спустить на воду, корабли морозили борта на снегу.

По подсчётам Олега, он должен повести на Царьград тысяч десять ратников: пять из них пойдут морем, а остальные — сушей. Коли никакой помехи не случится, полки выступят в мае-травне месяце, а в июне-розанцвете встанут под стенами Царьграда.

Великий князь киевский знал, как много опасностей будут подстерегать ратников и на море, и на суше, но он верил: удача будет ему сопутствовать. Олег чувствовал азарт, подобно тому, как чувствует себя охотник, идя с рогатиной на медведя.

Князь часто думал о Царьграде, и он ему виделся. По рассказам торговых людей, а особенно Евсея, Олег представлял каменные стены и башни Константинополя, город, поднимавшийся по холмам, Золотые ворота и голубую гладь бухты, где стоит флот Византийской империи. С ним, могучим оплотом Византии, предстоит сразиться ладьям Киевской Руси.

Пока Олег не решил, возьмёт ли с собой варягов. Они бойцы опытные, с ними он высаживался на побережья, брал крепости. Сотня викингов сокрушала вражеские отряды. Варяги ходили в бой острым треугольником, славяне называли такой строй вепрем. Но викинги потребуют за своё участие в походе равную долю с русичами.

Олег решил посоветоваться с боярами, звать или не звать викингов в поход на империю, а пока отправил санные обозы в полюдье собирать дань.

— Устал ты, великий князь, — участливо сказала Ольга, когда Олег выбрался из саней и, тяжело ступая, поднялся в хоромы.

Они вошли в светлые и просторные сени, холоп принял от князя шубу и соболью шапку.

— Нет, княгинюшка, не годы давят — заботы. Мыслил: не стало Кучума, малые орды хоть и разбойные, однако не осмелятся на Русь ходить. Ан не всё так, как хочется: печенеги большими ордами в Дикую степь ворвались и уже у суличей беды наделали...

Олег оглянулся:

— Что-то Игоря не вижу?

Княгиня махнула рукой:

— Сызнова на охоту подался.

Князь нахмурился:

— Разве его Русь не касаема?

— Нет у меня с ним лада, великий князь, поговори ты с ним.

Олег кивнул:

— Добро! Пора княжичу честь знать, не всё в веселье жить, о Руси Киевской надо задуматься.

И он сменил разговор:

— Веди, Ольгица, в трапезную да обедом потчуй, ино голодом уморишь. А я ведь не токмо душой отдыхать к тебе приезжаю, но и за столом с тобой посидеть, на тебя наглядеться.

Пробудился Ивашка от какой-то торжественной тишины. До рассвета ещё далеко, но в опочивальню свет льётся чистый. Осторожно, чтобы не разбудить Зорьку, поднялся и, ступая босыми ногами по холодным половицам, подошёл к оконцу. Сквозь прозрачную слюду увидел заваливший землю снег. Крупный, пушистый, он падал невесомо, и по тому Ивашка определил, что ночь морозная.

Вот и зима легла надолго. И от первого тихого снега такая торжественность. Ночную тишь пока не тронул дневной шум, казалось, всё спало, не потревоженное, присмиревшее. И так будет до самого утра, пока Киев не пробудится и не начнёт свою повседневную жизнь.

Ивашка вспомнил: сегодня он уезжает в неведомую ему Болгарию. Князь посылает его с воеводой Никифором в страну гор, поросших лесом, бурных рек и зелёных долин. Киевскому посольству предстоит встретиться с царём Симеоном, победившим самих ромеев, и узнать, пропустят ли болгары русов через свои земли.

Узнав о предстоящем отъезде мужа, Зорька загрустила. Она ждала ребёнка и попрекнула Ивашку, что он покидает её в неурочный час. Но разве от него зависит, ехать или не ехать. Ведь он гридень! Будь на то его воля, он остался бы в Киеве, покуда Зорька непраздна. Кто ведает, как оно всё обернётся...

И у Ивашки при такой мысли заболела душа. Он отошёл от оконца, под ногой скрипнула половица, однако Зорька не проснулась. Бережно накинув ей на плечо одеяло, Ивашка прилёг рядом.

Прикрыл глаза, задремал. И увидел удивительный сон. Будто вернулся он с улицы, а Зорька навстречу ему ребёнка тянет. «Держи, — говорит, — сын твой, тоже Ивашка. Эвон какой голосистый, ужли в тебя? В Новгороде буду, непременно спрошу батюшку твоего: не таким ли ты был в малолетстве?»

Сладкий сон, ровно мёда испил. Потом сон перенёс Ивашку в Новгород к отцу, Доброгосту, и матери. Ивашка знает, мать — покойница, в последний раз видел её живой, когда с ушкуйниками подавался на промысел...

Утром, едва пробудился, Зорька спросила:

— Ты чему во сне улыбался?

— Тебя с малым Ивашкой видел, радовался.

Зорька рассмеялась:

— А я вот думаю, отчего мужики не рожают? По справедливости ли?

Ивашка поднял брови.

— Эвон ты о чём! Тогда мужик бабой был бы да не в штанах, а в сарафане хаживал, — ответил он и обнял Зорьку.

Ольге едва пятнадцать исполнилось, как стала она женой князя Игоря. В ту пору браки на Руси зачастую были ранними, равно как и в европейских странах, и на Востоке. Мог ли Олег забыть, как привёл в дом первую в его жизни женщину, Лауру, и сделал её своей женой? Тогда ему исполнилось четырнадцать лет, и он взял Лауру на меч из горящего, поверженного города...

В свои четырнадцать лет Олег уже достаточно познал цену жизни, мечом и стрелой вершил судьбы людей.

Лада стала его женой, когда ей исполнилось пятнадцать лет, была такая же, как ныне Ольга, — молодая, красивая. Князь смотрел на Ольгу и видел Ладу, вспоминал Ладу, а чудилась Ольга. И ничего не мог поделать с собой. Не волен человек в своих чувствах. Приедет князь в Предславино, болью отзывается в нём смерть Лады, а Ольга словно исцеление в душу вносит.

С годами прибывает к человеку мудрость, но, случается, вдруг застучит сердце, как в молодости. Пожалуй, такое испытывал князь Олег, когда наезжал в Предславино. И тогда молил он Вотана и Перуна, чтоб разум не оставил его. Думал, пойдёт на ромеев и в сражениях, где рядом жизнь и смерть, отступит, позабудется любовь, возьмёт верх здравый рассудок.