Борис Тумасов - И быть роду Рюриковичей

Ратники удивлялись новым местам: красота-то какая! Но иные не соглашались:

— У нас краше, леса и реки обильные, где ещё зверя и рыбы столько, сколько в нашей земле!

Жарко воинам, потом обливаются.

— В баньку бы!

— У Царьграда в море искупаетесь!

— Где тот Царьград!

— Теперь скоро!

Далеко опередив войско, следовали конные ертаулы. Они выставлены и обочь: ну как патрикий Иоанн попытается навязать бой? Но ромеи, кажется, не собирались оказывать сопротивления, и воевода Никифор решил, что, по всей видимости, греки намерены отсидеться за константинопольскими стенами.

Воевода огорчался, он думал, что лучше встретиться с неприятелем в поле, нежели брать город приступом.

Когда ратники приближались к морю, они видели памфилу. С корабля следили за движением колонны. Воевода Никифор гадал, пересёк ли море флот Олега. И как же он обрадовался, когда ертаул сообщил, что завиднелись стены Царьграда, а в море недалеко от берега стоят ладьи князя Олега!

Город жил беспокойно, в постоянной тревоге. Осаде не было видно конца. День и ночь бодрствовали на стенах и башнях стратиоты. Они зорко всматривались в стан русов: не пришёл ли он в движение, не наблюдается ли какое передвижение войск? Но всё оставалось без изменений, разве что кольцо вокруг Константинополя совсем замкнулось. Это стало особенно заметно по истечении месяца: зерно вздорожало и продовольствие исчезло с торжищ.

Народ роптал, виня базилевса и сенаторов, которые допустили осаду города. Спрашивали: неужели империя настолько ослабла, что не в состоянии отразить варваров?

Раздавались голоса: уж не договориться ли со скифами миром?

В одну из ночей разыгралась непогода: сильный ветер, раскачивая кипарисы, гнал волну, поднимая брызги на волноломах, — всё предвещало шторм.

К утру, когда неожиданно всё стихло и изумрудное море замерло, лишь иногда пробегала лёгкая рябь, случилось непредвиденное: флот князя Олега пристал к западному берегу. Ладейники бросили якоря, сошли на каменистую землю в кольчужных рубахах, опоясанные мечами, с копьями и луками, закинув щиты за спины.

Высаживались настороженно, с каждой ладьи по сорок воинов.

К вечеру подошли полки, которые проделали путь к Царьграду сушей. Побив турмы стратига Иоанна и перейдя долину, они встали у стен Константинополя. Великий князь Олег обнял воеводу Никифора и князей, а Доброгосту сказал:

— Теперь мне ведомо, староста кончанский, в кого Ивашка удался.

Усмехнулся Доброгост, ответил довольно:

— Аль дерево, великий князь, иной плод даёт?

На вторые сутки вышли ромеи за городские ворота двумя пехотными тагмами в надежде отбросить русов, но им не дали построиться в боевой порядок. Едва начали вырисовываться византийские квадриги [138] Квадрига — порядок построения войск квадратом. , как справа и слева их охватили пешие ратники, а в чело ударили конные дружины воеводы Никифора.

Не доведя до большого сражения, пехотные тагмы отступили, укрывшись за крепостными стенами, а отряды русов встали заслонами у всех царьградских ворот — ни въезда в город, ни выезда.

В первые дни подвижные конные отряды русов разорили ближние окрестные сёла и перекрыли все дороги в Константинополь, лишив осаждённых всякой надежды на подвоз продуктов. Ночами, наводя страх, летели на Царьград зажигательные стрелы. Лучники не давали покоя ромеям и днём.

В одну из тёмных ночей, какие бывают только на юге, в стан русов пробрался человек, назвавшийся киевским купцом Евсеем. За немалую мзду вывел его с подворья монастыря Святого Мамонта староста русского квартала, и, миновав византийскую стражу, Евсей тут же оказался среди своих. Обрадовался великий князь, усадил купца за столик, собрался потчевать, но Евсей остановил его:

— Не следует, князь, мне до рассвета надобно на подворье явиться. Чтобы к тебе попасть, я соболиными шкурками застил очи легаторию [139] Легаторий — чиновник Византийской империи, следивший за иноземцами. и караульным. А пришёл я к тебе сказать: не води воинов на приступ, только ратников положишь и позора наберёшься, а взять ромеев можно измором. В городе хлеб на исходе и иные продукты, возмутится народ, и подпишет базилевс с тобой ряд, какой надобно.

— Спасибо тебе, купец Евсей, мы будем терпеливы и дождёмся, пока разум у ромеев переломит их гордыню...

Минул июнь-розанцвет, перевалило на июль-грозник. Однажды Олег велел спилить кипарисы на брёвна да вытянуть на берег ладьи. Удивлялись на стенах ромеи: что русы задумали? А они ладьи на катки поставили, паруса подняли. На стенах хохот: скифы по суше плывут!

А паруса глотнули ветра попутного, вздулись, и подталкиваемые русами ладьи медленно покатились к городу, а под их прикрытием к стенам приближались воины...

Доложили о том доместику схолу, тот впал в раздумье, потёр лоб. Потом промолвил:

— Если скифы до такого додумались, то можно ожидать от них и иной хитрости...

В дни болезни базилевс возненавидел пышность приёмов, разуверился в льстивых улыбках и заискиваниях и потому принимал только необходимых сенаторов. Чаще всего это были логофет дрома, доместик схол и драгман флота.

В то утро император говорил с ними о том, как отвести беду, нависшую над царственным городом. Базилевс смотрел на сановников внимательно, но ничего не видел, кроме склонённых голов. Первые из первых ждали, что скажет божественный. А он морщился то ли от боли, которая одолевала его в последние дни, то ли недовольный сановниками.

— По вашей вине скифы застали нас врасплох. Вы оказались слишком самонадеянными и за то сегодня наказаны, — сказал император. — Упрямству русов надо отдать должное.

Он повёл взглядом по сановникам. Они раболепно молчали, и базилевс снова заговорил:

— Когда евнух Василий вёл меня сюда, в приёмную, он рассказывал, как вчера князь скифов потешил константинопольский люд, и мы благодарны ему за это.

— Несравненный, — осмелился подать голос Лев Фока, — но это не зрелище Ипподрома, подобное тем, какие мы устраивали возмущённому охлосу: в поведении великого князя Олега я улавливаю скрытый смысл. Мне кажется, со своих кораблей, которые подойдут к городу по суше, скифы смогут забрасывать крючья на стены и взбираться на них по подвесным лестницам. Русы могут начать приступ, и он будет яростным. Особенно опасаюсь приступа ночного.

И снова базилевс поморщился:

— Может, и так, доместик схол, но у империи достаточно стратиотов, чтобы отразить скифов. Или ты, Лев Фока, считаешь, что могут пасть стены могущественного Константинополя?

— Божественный и несравненный, — ответил доместик схол, — стены Константинополя неприступны, мы отразим варваров, но достаточно ли у нас хлеба?