Александра Воинова - Тамара и Давид

— Ричард Плантагенет! Так вот кто был моим противником! — воскликнул Сослан. — Итак, я не ошибся! Ваше величество! Я узнал Вас по первому удару Вашей несокрушимой руки. Такой силы, признаюсь, не было у герцога Гвиенского.

— Не умаляй заслуг герцога Гвиенского, — весело ответил Ричард, весьма довольный похвалой Сослана. — Тогда я был болен и дрался только в полсилы.

— Но зачем Вы скрыли от меня Ваше имя? Если бы я знал, что сражаюсь на стороне Ричарда Плантагенета, силы бы мои удесятерились, — продолжал с той же искренностью Сослан, — и Вы избавили бы меня от многих мучений!

— Не думай, что я обманул тебя, — живо возразил Ричард, — моя мать — Элеонора Гвиенская, и во Франции я называюсь герцогом Гвиенским.

В это время к ним подъехал Филипп, вполне удовлетворенный результатами турнира и торжествовавший при мысли, что Ричард потерпел неудачу. Но Ричард рассыпался в похвалах его ратоборцу, пользуясь случаем показать всем, что напрасно его укоряли в гордости и высокомерии, что он может быть мягким и уступчивым и всегда готов чтить подвиги храбрецов и героев, если даже они в числе его противников. Он громко и не без иронии возгласил:

— Да будет победителем турнира знаменитый защитник Франции, подобно которому у нее еще никогда не было! Трубы, звучите!

И вмиг раздались громовые звуки труб, барабанов, литавр и кларнетов, и как понял Сослан, это была награда, дарованная ему королем английским за услугу, оказанную ему под Акрой.

Ричард велел привести боевого коня в полном вооружении, предоставляя его победителю, и Сослан с удовольствием отметил ценность подарка и выразил свою благодарность Ричарду. Пока короли состязались между собою в великодушии и любезности, Сослан должен был объехать кругом арены и отвечать на приветствия. В это время к ристалищу прискакал всадник и попросил немедленно доложить о нем королю Филиппу. Сослан, пользуясь происшедшим замешательством, решил уклониться от дальнейшего чествования и поскорее скрыться от любопытных взоров. Он отъехал подальше от галерей, заполненных народом, и заметил невдалеке, на холме, чью-то одинокую фигуру, закутанную в плащ, которая при виде его вдруг начала беспокойно двигаться и делать знаки, не то призывая на помощь, не то давая знать о себе.

Сердце у Сослана больно забилось и, забыв о зрителях, нарушая установленный этикет, он помчался к тому месту, где стояла фигура в плаще. Вне себя от волнения, он спрыгнул с коня; человек с криком бросился к нему навстречу и упал к его ногам.

— Мелхиседек! Почему ты один? Где Гагели? Что с ним случилось? — восклицал в нетерпении, радости и испуге Сослан, не веря, что перед ним Мелхиседек, которого он вместе с Гагели считал погибшим. Он поднял его, расцеловал и засыпал вопросами, но Мелхиседек был осторожен. Он успокоил Сослана сообщением, что Гагели жив и невредим, дожидается царевича в Антиохии, и просил отложить их разговор до того времени, когда они останутся одни и не будут привлекать ничьего внимания.

Хотя Сослан и был огорчен, что Гагели не вернулся, но, тем не менее, радостное сознание, что друг его жив и находится в безопасности, окрылило его радостной надеждой на скорое свидание. Он отпустил Мелхиседека, сказав, что скоро вернется, и помчался вниз к ристалищу. Странное зрелище вдруг представилось его глазам. За тот короткий промежуток времени, что он провел с Мелхиседеком, арена вся опустела. Многочисленные рати рыцарей рассеялись, и оба монарха также покинули место недавнего состязания. Как видно, случилось что-то важное и чрезвычайное, что заставило всех забыть про победителей турнира и раньше прекратить празднество. Сослан оказался один посреди обширного пространства, усеянного переломанными копьями, мечами, значками и щитами сражавшихся рыцарей, и, находясь в недоумении, хотел уже повернуть обратно, как увидел всадника, стремительно мчавшегося к нему навстречу. Поравнявшись с ним, Невиль поведал ему о случившемся.

— О, доблестный рыцарь! Совершилось страшное злодеяние! Неустрашимый витязь, многих превосходивший своей храбростью, Конрад, маркиз Монферратский, убит в Тире двумя исмаэлитами, извергами человечества! Страшная весть повергла в ужас и печаль обоих монархов. Они удалились с ристалища, повелев в знак траура отменить Ваше чествование. Наш король, бывший в дружественных отношениях с маркизом, оплакивал его гибель. Страх и трепет владеют всеми умами и сердцами!

Сообщение о гибели Конрада Монферратского ужаснуло и взволновало Сослана. В то же время он испытывал невыразимое облегчение при мысли, что слова Густава о пребывании Гагели в Тире были ложными, и он находится вовсе не в Тире, а укрылся в Антиохии.

Между тем Невиль продолжал:

— Наш августейший монарх Филипп потерял покой и сказал мне несколько минут тому назад: «Я хочу покинуть святую землю, ибо опасаюсь, что меня постигнет здесь та же участь, что и Конрада Монферратского. Старец с горы не замедлит прислать своих слуг, чтобы убить меня».

Сослан выразил ему сожаление по поводу всех происшедших событий и одобрил решение Филиппа покинуть Палестину. Невиль уехал опечаленный, утеряв всякий интерес к знаменитому ратоборцу. Вернувшись домой, Сослан всю ночь провел в беседе с Мелхиседеком, который подробно передал ему о перенесенных ими испытаниях и больше всего о том, как они были в плену у исмаэлитов и как выбрались оттуда. Его рассказ производил особенно сильное впечатление теперь, когда был убит Конрад Монферратский и могущество фанатической секты казалось несокрушимым. Слушая повествование Мелхиседека о франкских рыцарях и о похищении ларца, Сослан находил подтверждение своим догадкам. Он жалел только, что не успел схватить их и тем самым предупредить бегство Рауля и Густава из Акры, о чем слышал от Невиля.

Вслед за этим мысли Сослана опять вернулись к исмаэлитам, к таинственному иверийцу, указавшему им путь в Антиохию, где Гагели мог найти Липарита Орбелиани, и волнение овладело его душой. Смутное ожидание грядущих перемен в жизни заставляло его с одинаковой силой переживать как события прошлых лет, так и счастливые события настоящего, могущие, наконец, соединить его с любимой.

Как и ожидал Сослан, ближайшие дни принесли большие изменения и нарушили установившееся перемирие между франками и Саладином.

Саладин на требование Ричарда немедленно выполнить принятые им на себя обязательства при падении Акры ответил отказом. Он не согласился уплатить 200 тысяч динаров и вернуть древо креста. Ричард, взбешенный его отказом, приказал заколоть перед воротами Акры более двух тысяч пленных мусульман, тем самым бросая дерзкий вызов Саладину.

После этой резни Ричард выступил с войсками из Акры. Филипп, убоявшись обесславить свое достоинство в новой борьбе с сарацинами, также покинул Акру, намереваясь в Тире сесть на корабль и морем вернуться во Францию. Саладин почел поступок Ричарда за дерзкое оскорбление, которое можно было смыть только кровью, и через гонцов велел передать ему: