Александра Воинова - Тамара и Давид

Его слова прозвучали так убедительно, что Гагели со всей неотвратимостью понял, что он должен или довериться этим рыцарям, или уйти от них совсем и больше не рассчитывать ни на чью помощь.

Наступило продолжительное молчание, Густав с равнодушным видом сидел за столом, медленно поглаживая бороду. Он не проявлял ни малейшего желания что-либо прибавлять к сказанному им и взглядом заставил Рауля соблюдать полное молчание, боясь, чтобы своим неудачным вмешательством Рауль не испортил так хорошо начатое и близкое к благополучному разрешению дело.

Гагели не вымолвил ни одного слова. Он молча повернулся и вышел со свертком, в своем горе не замечая пристального и насмешливого взгляда, которым Густав проводил свою жертву, уверенный теперь в полной победе. Войдя в помещение к Мелхиседеку, он бросил сверток, печально опустился на свое ложе и заплакал, не в состоянии справиться с охватившим его отчаянием и тоскою.

Мелхиседек с сокрушением взирал на него, видимо, поняв, что хитрость их разоблачена, рыцари требуют отдать им золото, а от этого зависит судьба их повелителя. Он долго молчал, дав время вылиться его скорби, а затем тихо промолвил:

— Жизнь нашего царевича дороже злата и сокровищ, сколько бы у нас их ни было. Не будем скорбеть заранее. Если они честные люди, то выкупят нашего повелителя, и мы не пострадаем, что доверили им наши драгоценности. А если они ограбят нас и ничего не сделают для царевича, то пусть бог будет им судьею! У нас осталось еще золото на древо креста, а если… — Он замолчал и потом закончил. — А если его нет в живых, тогда нам не нужно ни золота, ни драгоценностей, а потребны только одни слезы, чтобы оплакивать того, кого мы безвременно утратили. Отдайте им этот ящик!

Слова Мелхиседека успокоили Гагели, заставляя думать о самом дорогом, что у них было — о жизни Сослана! Он даже не приоткрыл ларца, оставляя драгоценности в том нетронутом виде, как были получены ими от царицы, и решительно направился к своим мучителям.

— Благородные рыцари, — произнес он твердым тоном. — В этом ларце хранятся сокровища, принадлежащие моему повелителю. До них не коснулась рука его верных слуг; с тех пор, как мы выехали из нашей прекрасной страны, они лежат в полной неприкосновенности. Я взял с собою этот ящик с драгоценностями, чтобы отдать их султану за выкуп того, кто нам дороже жизни и всяких сокровищ. Вверяю вашей чести эти драгоценности, благородные рыцари, в надежде, что вы спасете жизнь моего господина.

Гагели положил ларец на стол перед Густавом и с настойчивой твердостью повторил:

— Поймите, это — цена жизни! Если вы взяли на себя обязательство, то выполните его с честью.

Рауль в запальчивости хотел крикнуть: «Как ты смеешь учить нас?», но Густав, обрадованный богатой добычей, поспешно ответил, отпуская Гагели:

— Иди и будь спокоен за жизнь своего господина! Клянусь тебе прахом отца, что завтра же Саладин примет послов французского короля, и я смогу убедить его немедленно освободить пленника. Иди и готовься встретить своего господина. — И Гагели удалился.

Отдав ларец с драгоценностями франкам. Гагели и не подозревал, что посеет раздор между рыцарями, охладит в них всякое желание хлопотать о свидании с Саладином и принимать какое-либо участие в судьбе его повелителя.

Вскрыв ларец, оба были поражены количеством и величиной драгоценных камней, которые могли посчитаться редкостью даже на Востоке, где западные короли и рыцари надеялись пополнить запасы оскудевших казнохранилищ различными драгоценностями. Тут были огромные жемчужины, яхонты, гранаты, смарагды, сапфиры, лалы, изумруды, рубины и алмазы необычной величины; все они сверкали и переливались огнями, ослепляли воображение, разжигая страсти, с которыми труднее всего было бороться обнищавшим рыцарям Запада.

Молчание, долгое, напряженное, воцарилось между франками, устремившими взоры на ларец и, видимо, не находившими слов, чтобы обменяться впечатлениями. Каждый из них как бы стыдился перед другим обнаруживать жадность, высказывать затаенные глубоко корыстные мысли. Они не успели высказать своего мнения, как вошел невольник и доложил, что поверенный константинопольского императора Исаака просит графа Бувинского принять его по важному и неотложному делу.

Густав поспешно закрыл и спрятал ларец и с радостным возбуждением произнес, обращаясь к Раулю:

— Этот посланник подоспел как раз вовремя. Он нам может принести большую пользу, если мы сумеем узнать от него то, что нам надо. Будь осторожен. Не произноси ни слова, иначе мы лишимся того, что имеем, — и, обратясь к невольнику, прибавил, — веди немедля гостя да присмотри, нет ли поблизости каких лазутчиков или, еще хуже, исмаэлитов!

Эта предосторожность была нужна в этой стране, где кишмя кишели перебежчики, шпионы и изменники, переходившие из одного лагеря в другой и всячески вредившие неугодным им рыцарям, а особенно вождям, которым они служили.

— Если до ушей исмаэлитов дойдет весть о наших сокровищах, — озабоченно промолвил Густав, — они не остановятся перед тем, чтобы напасть на нас. Вот когда тебе надлежит проявить свою храбрость и поговорить с ними языком копий и мечей, дабы освободить землю от этих гнусных изуверов.

Рауль отметил, что Густав назвал ларец «нашим сокровищем», что означало, что он больше не предполагал расстаться с драгоценностями и не только не выключал Рауля из обладания ими, но даже призывал его защищать добычу. Он не успел насладиться радостью сознания, что он — владелец богатства, которое весьма прочно и надолго обеспечивало ему жизнь в будущем, как вошел Лазарис. Рауль сейчас же обратил внимание на наружность грека, на его некрасивое; но резко врезывающееся в память лицо византийского склада, которое невольно заставляло остерегаться его и во время общения с ним взвешивать каждое свое слово. Лазарис хорошо объяснялся на многих языках, так как много путешествовал по чужим странам, и заговорил с Густавом по-французски.

— Привет тебе, достопочтенный Лазарис, — любезно ответил Густав, решив осторожными расспросами узнать у него все подробности относительно иверской царицы. — Давно мы с тобой не видались. Что привело тебя в город, где ислам празднует свою победу над христианством?

— Восточная мудрость гласит, что здесь был сотворен первый человек, и сюда соберутся народы в последний день, когда великий судья будет судить живых и мертвых. Здесь Юг соединился с Севером, Восток с Западом, — мудрено ли здесь не встретиться людям, одинаково любящим свое отечество и пекущимся о процветании веры и религии?

Цветистые фразы Лазариса не удовлетворили пытливой любознательности Густава, который понял, что за ними скрывается желание уклониться от прямого ответа. Вероятно, заметив недовольство Густава, Лазарис докончил: