Александра Воинова - Тамара и Давид

Будучи сильно возбужден, Густав совершенно упустил из вида, что такое знатное лицо, как иверский посланник, могло обойтись без письма короля Филиппа и от имени своей царицы явиться к султану. Поглощенный мыслями о ларце с драгоценностями, он ухватился за сообщение Лазариса, как о единственно правильном объяснении странного поведения мнимого Пуртиньяка, отдавшего им с такой легкостью свои сокровища, очевидно, стремясь любой ценой получить свидание с султаном.

Кроме того, он был так заинтересован возможностью нового обогащения через императора Исаака, что не стал расспрашивать Лазариса ни про иверскую царицу, ни про ее посланника и не обратил внимания на явное противоречие между тем, что они слышали от Пуртиньяка, и тем, что говорил Лазарис. Не успев продумать как следует сообщение Лазариса и понять нелепость его предложения, Густав еще более запутал дело, сосредоточив все внимание на Пуртиньяке, и тем самым окончательно ввел в заблуждение как Лазариса, так и Рауля.

— Ужели Пуртиньяк обманул нашего короля? Ужели он пробрался в наши ряды, чтобы предать нас султану? — безостановочно повторял Рауль. — Подобное вероломство должно быть наказано! Но смотри, грек, если ты лжешь — ты испробуешь моего меча!

Лазарис видел по лицам своих собеседников и по их взволнованным жестам и возгласам мог судить, что предположение его оправдалось, и он, наконец, нашел того, кого искал: иверского царевича! Он не удивился, что Сослан скрывался под чужим именем и оказался в стане крестоносцев, так как иного пути попасть к султану у него не было.

Густав успел быстро оценить и взвесить все значение услышанного и с присущей ему деловитостью начал допрашивать грека:

— Хотел бы я узнать, — из каких соображений император стремится получить заложником посланника великой царицы, слава о которой идет по всему Востоку?

Лазарис, вероятно, ожидал этого вопроса, так как без замедления ответил:

— Да будет известно вам, храбрые рыцари, что у царицы Тамары в Иверии находятся заложниками два юных принца царской крови, и император ничего больше не желает, как получить их обратно. Но царица Тамара отказалась выполнить его желание. Имея заложником ее доверенное лицо, Исаак надеется склонить ее к уступчивости и получить в обмен на него двух принцев.

Рауль с недоумением слушал грека, не зная, в какой степени можно доверять ему, но остерегался излишней болтливостью раздражать Густава. Он с любопытством смотрел на приятеля, стараясь угадать, что он может предпринять в таком трудном и запутанном деле.

Между тем Густав впал в глубокую задумчивость, искренне дивясь тому невероятному обстоятельству, что этот «дурень», как он назвал Пуртиньяка, отдавший им собственными руками, без всякого насилия ларец с драгоценностями, вдруг оказался таким важным лицом, что они могли вторично заработать на нем хорошие деньги. Мысль о подобной возможности усиливала интерес Густава к предстоящей сделке, и он уже решил пойти на сговор с Лазарисом, затребовав с него большую сумму денег. Он мысленно взвесил все обстоятельства: если император Исаак дорожил своими принцами, — что он дорожил ими, было бесспорно, — то он даст хороший выкуп за Пуртиньяка, и они могли бы таким образом вторично обогатиться за счет последнего, — случай совершенно небывалый в богатой практике Густава! Кроме того, они навсегда освобождались от свидетеля их не особенно честного поступка и становились законными обладателями драгоценного ларца, и никто никогда не мог бы посягнуть на их достояние.

Эти глубокомысленные размышления Густава были прерваны неожиданным восклицанием Рауля:

— Что касается меня, то я бы был рад отделаться от этого грубияна и скорее вернуться в Акру!

Испугавшись того, что коварный грек истолкует слова Рауля в желательном для себя смысле и захочет обсчитать их, Густав гневно посмотрел на своего приятеля и сурово остановил его.

— Разве ты забыл про поручение, данное нам королем Филиппом? Если для Исаака важно получить заложником доверенное лицо царицы Тамары, то Филипп, как тебе известно, дорожит этим рыцарем. Нет, благородный Лазарис, — обратился к нему Густав, — твоя просьба не может быть исполнена! Мы не желаем быть в ответе перед нашим могущественным монархом и должны выполнить его поручение.

Рауль вспыхнул и хотел крикнуть Густаву, что его изворотливость привела их к бесчестному поступку и что напрасно он старается прикрыться рыцарским достоинством и благородством, но его прервал Лазарис. Избегая ссоры между рыцарями, могущей повредить его делу, он сразу пресек их сомнения, заявив Густаву:

— Вы не будете в ответе перед вашим королем, храбрые рыцари, ибо я открою вам тайну иверского посланника. Он направляется к султану с богатыми дарами, чтобы выкупить у него святой крест и отнять у вас знамя, за которое вы боретесь. Судите сами, будет ли гневаться ваш король, узнав, что вы помешали осуществлению его намерений, предав врага в руки императора Исаака? Густав, боясь, что Рауль испортит всю беседу неудачным вмешательством, сразу перешел к делу.

— Ты вполне убедил меня, Лазарис, — ты правильно рассудил. Едва ли наш король был бы доволен, если бы иверский посланник получил через него крест у султана. Но скажи мне, Лазарис, в какую сумму оценил твой император своего предполагаемого заложника?

— В тысячу динаров, — спокойно ответил Лазарис и сразу потушил благородное возмущение Рауля, заставив его забыть про все рыцарские обязанности и интересы короля Филиппа.

Рауль едва не вскрикнул от изумления, но Густав, хотя и не ожидал такой крупной суммы, не высказал своей радости.

— Ты умный человек, Лазарис, и с тобой приятно иметь дело, — сдержанно сказал Густав. — Без лишних разговоров, когда прислать твоего заложника? Нам надо торопиться со своим отъездом из Дамаска!

Лазарис несколько удивился той легкости, с какой франки согласились передать ему иверского царевича, но, подобно Густаву, скрыл свою радость под личиной равнодушия. Полагая, что грек раздумал совершать эту сделку, видя, как быстро они ухватились за его предложение, Густав пожалел, что не запросил больше и не заставил его вести с ними продолжительные переговоры.

Один только Рауль находился в приятном самозабвении, полагая, что они вступили в ту счастливую полосу, когда одна удача следовала за другой и поток щедрых даров судьбы вознаграждал их с избытком за все перенесенные невзгоды и лишения ратной жизни.

Наконец, Лазарис прервал молчание.

— Позволительно спросить, доблестные рыцари, — промолвил он не без оттенка недоумения и иронии, — каким образом предполагаете вы передать нам иверского посланника? Насколько мне известно, вы прибыли сюда без стражи и не можете никоим образом прибегнуть к насилию. Между тем вы сами знаете, этот рыцарь не согласится добровольно попасть в руки императора Исаака, от которого он тщательно укрывался и спасся бегством?