Алексей Ракитин - Убийство на Знаменской

— То есть ты интересуешься, что же заставило его «так низко пасть», — не без сарказма закончил мысль напарника Иванов. — Согласен, тут есть, над чем подумать. Ведь к хорошему так быстро привыкаешь! Надо будет поточнее разузнать о его финансовых делах. А что ещё интересного рассказал дворник, ведь ты, как я понял, уже успел с ним переговорить?

— Сказал, что спокойный жилец. Проблем с полицией не было. Холостяк. Живёт тихо, девиц не водит.

— Ммм… занятно… зато сам по вертепам таскается…

— Ой, Агафон, ты только не морализуй, — поморщился Гаевский, — тебе не идет. Так вот. Пьяным его тут не видели. Ведёт себя барином, но не шикует. На чай даст гривенник — и будь здоров. В общем, дворник говорит, что видал барей побогаче.

— Карты? Рулетка? Что-то такое есть?

— Никаких намёков.

— Послушай, Владислав, а может, мы радикально ошибаемся? Может, Чижевский пару недель назад потерял трость? — с сомнением в голосе проговорил Иванов. — Он, вообще-то, похож на того человека, что мы ищем?

— Похож, похож! И трость у него есть с латинскими буквами, я у дворника интересовался. Тот, правда, не мог сказать, что за слово написано, сказал только, что короткое…

— SHCAFF, шесть букв, — ответил Иванов.

— Вот видишь, в яблочко! И приметам нашим Чижевский в точности соответствует: светлые волосы, возраст — тридцать шесть лет, пальто носит песочного цвета из тонкого драпа, и даже шляпа у него с коричневой лентой, я специально у дворника уточнил.

— Да, похоже на нашего клиента.

— Да он это, Агафон, он! — уверенно заявил Гаевский, точно припечатал. — Ты же, Агафон, не первый год живёшь и не первый год злодеев ловишь, знаешь прекрасно, что таких совпадений не бывает! Именно Чижевский был во втором номере второго этажа в ночь на седьмое августа. Пока мы не знаем с кем, но полагаю, он скоро нам сам всё расскажет.

— Ну так что, Владислав, зайдём к господину Чижевскому сейчас? — предложил Иванов. — Или повременим?

Гаевский помолчал, видно, какое-то время боролся с искушением.

— Нет, Агафон, пыром соваться не след, — наконец решил он. — Надо доложить Ивану Дмитриевичу, надо всё обсудить со следователем. И сразу же запастись арестным ордером. А ежели сунемся без подготовки, то только спугнём. Нет, с кондачка подходить к нему нельзя!

— Ну, что ж, Владислав, пусть будет по-твоему, — согласился Иванов, — доложим Ивану Дмитриевичу, послушаем, что скажет шеф Сыскной полиции. Уверен, он будет нами доволен.

На утреннем совещании в кабинете пристава Московской части присутствовали все работники полиции и прокуратуры, прикосновенные к делу об убийстве в гостинице «Знаменская». Вёл совещание помощник окружного прокурора Павел Николаевич Грибанов. Человек уже немолодой, немногословный, производивший по первости впечатление флегматика, он был на хорошем счету в прокуратуре за свою серьёзность и целеустремлённость. Дело своё Грибанов знал досконально и к службе относился в высшей степени ответственно. Ещё накануне его уведомили о том, что личность убийцы, по-видимому, установлена.

В то самое время, как сыскные агенты рыскали давеча по городу, следователь занимался делами хотя и более прозаическими, но не менее важными с процессуальной точки зрения. Уже после окончания обыска в квартире убитого, Грибанов устроил официальное опознание тела, пригласив на него родного брата убитого Кузнецова. Тот едва не упал в обморок, увидев страшно искромсанное лицо Кузьмы Фёдоровича. И уже после опознания товарищ прокурора присутствовал на анатомировании трупа.

— Я пока не имею на руках протокола осмотра, поскольку, как всем присутствующим хорошо известно, у нас такие бумаги не готовятся за один вечер. Но основные моменты, зафиксированные врачами-анатомами, я могу повторить вам по своим записям, — произнес следователь, обращаясь к присутствующим, и листая свой рабочий блокнот. — Прежде всего, начнём с непосредственной причины смерти: таковой признана глубокая резаная рана в области средней трети шеи с рассечением мышц, сухожилий и сонной артерии. Рана нанесена с большой силой остро заточенным предметом в один приём. Орудие убийства имеет довольно широкое лезвие — от двух дюймов. Характер ранения таков, что смерть наступила не позднее минуты или полутора минут с момента его нанесения. Далее: раны на лице определены в количестве семнадцати, из них пять колотых и двенадцать резаных. Раны нанесены хаотично, бессистемно, не акцентировано. Орудие, которым причинены поранения лица, соответствует орудию, коим была нанесена рана на шее. Тринадцать из семнадцати ранений лица прижизненные, т. е. были нанесены в тот момент, когда сердце жертвы ещё билось. Эти раны дали обильное кровотечение. Остальные четыре раны нанесены после момента остановки сердца и кровотечения не дали. Отсюда, кстати, напрашивается довольно любопытный вывод о том, что убийца или убийцы оставляли на некоторое время свою жертву, а затем вернулись к ней и нанесли ещё несколько ударов, уже совершенно безмотивных. Ну, об этом мы ещё, возможно, поговорим… так, так… вот ещё… Время смерти: согласно наблюдениям за прохождением трупного окоченения… так, так, вот… врачи определили момент наступления смерти в промежутке от часа до половины третьего ночи. Ещё один небезынтересный момент, хотя он связан уже не с аутопсией, а с исследованием содержимого бутылок и фужеров, найденных на столе на месте преступления. Так вот, в одном из фужеров с недопитым шампанским, а именно в том, что испачкан помадой, обнаружены следы кокаина, а в наполовину полном бокале красного вина — опия. Примечательно, что опий присутствовал так же и в самой бутылке, а следов кокаина более нигде не обнаружено. Отсюда напрашиваются сразу несколько выводов. Первый — тот, что один из парочки опаивал другого, стараясь при этом самому по ошибке не сделаться жертвой отравления. Второй вывод тот, что обнаружение этих веществ ещё более усложняет картину преступления, превращая его в тщательно спланированный и точно исполненный заговор.

— Само действие этих веществ — противоположно, — задумчиво заметил Путилин, внимательно слушавший рассуждения следователя. — Опий — это сильное успокаивающее средство, прекрасное снотворное. Кокаин же, напротив, оказывает выраженное стимулирующее действие, дает прекрасный тонизирующий эффект. Зачем понадобилось принимать эти два взаимоисключающих препарата?

— Кокаин вызывает сильное возбуждение полового чувства, — заметил Гаевский. — Проститутке был прямой резон повысить потенцию клиента.

— А вы не думаете, что проститутка использовала только опий и только для того, чтобы побыстрее усыпить жертву? — подал голос Иванов, как обычно оппонировавший Гаевскому. — Кокаин Кузнецов мог принять самостоятельно, преследуя вполне очевидную и безобидную цель: подхлестнуть свою стареющую плоть. Кстати, возможно, что именно из-за принятого прежде кокаина последующее воздействие опия оказалось менее выраженным и Кузнецов проснулся во время обыска номера преступниками. А это неожиданное пробуждение повлекло его убийство грабителями.