Юрий Тубольцев - Тиберий

— Замечу, что это еще не все. Сможешь ли ты считать светским человека, если он твою рыбу, привыкшую к морскому простору, зальет прекрасным соусом, составляющим гармоничную вкусовую гамму с нею, но поместит в тесную посудину?

— О чем речь? Конечно, сервировка — первое условие культуры!

— И чтобы слуги были опрятны!

— А еще лучше — служаночки. Как у нашего хозяина!

— Ах, друзья, вы многому меня научили! — вмешался в разговор повеселевший от вина и разбитной распорядительницы Тиберий. — Я-то прежде, призывая народ к бережливости, утверждал, что половина кабана на вкус ничуть не хуже, чем целая туша. Как наивен я был! Да что там, туша! Без ваших речей и целый кабан не произвел бы столь могучего впечатления!

— Однако сколь скудна была жизнь наших хваленых предков! А ведь и среди них кого-то почитали Сократами да Аристотелями! Не понимаю, как можно называть мудрецом того, кто не ведает прекраснейшей из наук — гастрономической! — удивился Косс.

— В скудости своих идеалов они и вынуждены были побеждать Карфаген, Сирию и Македонию, развивать стоицизм и право, распространять цивилизацию на дикий мир галлов, иберов и нумидов. У нас же есть дела поинтересней! — разъяснил Пизон.

Кое-кому в его словах послышалось скрытое издевательство. Несколько беспокойных взглядов разом обратилось на принцепса. Но тот с невозмутимым видом дегустировал переднюю лопатку зайца, при жизни никак не мечтавшего о посмертной чести стать предметом монарших изысканий в области современной философии — философии потребительства. Беззаботность грозного принцепса успокоила и остальных. За столом возобновилась ученая беседа. Предметом дискуссии на этот раз стало влияние приливов на вкус морских ежей. Апогеем кулинарной темы явилось выступление Азеллия Сабина, который прочитал собственное сочинение, выполненное по образцу философских диалогов Платона и его последователей. Однако участниками наукообразного диспута в этом произведении совре-менного искусства были белый гриб, мухолов, устрица и дрозд. По завершении чтения в зале грянул хохот, поскольку все сотрапезники заметили, что сия философия пришлась по вкусу принцепсу. Тиберию столь понравилось оригинальное произведение, в первую очередь, своей безобидностью, что он пообещал выдать автору вознаграждение в двести тысяч сестерциев.

Под аккомпанемент этих мудрых речей красавец-кабан обрел пристанище в желудках ораторов, чтобы в дальнейшем стать их словами, а центром всеобщего внимания сделалась мурена. Потом и морская хищница отправилась вслед за лесным зверем. Настал черед пирожков, и они с самой вершины пирамиды начали прыгать вниз к гостям, спеша прильнуть к их устам и раствориться в телах. Опустевшую трехэтажную конструкцию унесли за кулисы, а гостям предстало зрелище новых кушаний, так же мясных и рыбных. Это было действительно зрелище: посреди поляны съедобной зелени гордо стоял жареный фазан в цветистом оперении, а вокруг него в живописных позах замерли птички помельче. По контуру лужайку омывала река, и в ней водили хоровод разноцветные рыбешки в чешуе с плавниками, но тоже жареные. Все это представляло собою результат кропотливого труда искусника-повара и его кухонной команды. Одновременно позади лож появились деревья в кадках. Гости словно попали в сказочный лес. Усиливая это впечатление, к столу выпорхнули служанки в пестрых одеяниях нимф. При обилии ткани на их гибких телах женские красоты, особо желанные мужскому глазу, были открыты и при движениях прыгали, скакали, играли переливами мышц, зияли и прятались попеременно, как бы подмигивая и кокетничая с публикой.

Когда смолк восторг гостей по поводу произошедших перемен, хозяин вдруг заметил под хвостом роскошного фазана что-то похожее на стручок. Он шумно возмутился и потребовал повара на ковер. Через мгновение тот предстал перед ним с понурым видом, готовый принять наказание за свой промах.

— Ты что же, любезный, забыл выпотрошить петуха? — грозно вопросил господин.

— Я не мог ошибиться… но я ошибся, — пролепетал несчастный.

— Я сошлю тебя на испанские рудники!

Гости принялись успокаивать хозяина в его праведном гневе.

— Повар, конечно, никудышный, но оставь этого остолопа в покое, Галл, чтобы не портить вечер, — говорили они.

— Ладно уж, прощу тебя, но с одним условием: ты сейчас же, при нас, исправишь свою оплошность и выпотрошишь птицу! — объявил Цестий приговор рабу.

— Как же это сделать, господин?

— Тебе решать, но запачкаешь стол — казню!

— Ну, ничего другого не остается, — обреченно произнес повар и потянул за неэстетично торчащий стручок.

Небольшой хвостик вдруг превратился в гирлянду, и из фазана вывалилось два десятка соловьев. Некоторые из них взлетели, и в зале раздались чарующие трели. Это выглядело странным, потому что соловьи, оказавшиеся живыми среди жареных сородичей, испуганно порхнули в темные углы, и им будто бы было не до песен. Как потом выяснилось, птичье пение имитировали музыканты оркестра.

Когда столь счастливо разрешилась судьба повара, гости дружно зааплодировали его искусству, обращая свои похвалы, естественно, Цестию Галлу. Правда, Тит Цезоний шепнул на ухо соседу, что это старый трюк, и тот понимающе кивнул в ответ. Но, поскольку принцепс благосклонно встретил разыгранную театральную сценку, они тоже изобразили удивление и восторг. По знаку довольного господина повар незаметно удалился, и начался новый этап трапезы.

— Советую вам, дорогие гости, обратить внимание на сладость соловьиных языков! — воззвал умудренный опытом хозяин.

Самая симпатичная служанка птичкой порхнула к столу, схватила птичку, которая уже не могла порхать, и поднесла господину. Он отделил упомянутый орган и отправил его в рот, где тот сразу сгинул.

— Блеск! — причмокнув, воскликнул эстет.

— У тебя, Цестий, даже голос обрел особую музыкальность от такого кушанья! — заметил Пизон.

— Естественно, — подтвердил Тиберий, — я читал у греков, будто есть варварские племена, воины которых съедают сердца самых храбрых из поверженных врагов, чтобы позаимствовать их смелость.

— Что же тогда взять с нас, если мы пожираем свиней, да баранов? — изумился Пизон.

— Так, облагородимся, друзья, этими пташками сказочного сада, — призвал хозяин.

— Ты про служаночек? — игриво уточнил Тит Цезоний.

— Думаешь, Тит, такие пташки помогут тебе запеть соловьем? — удивился Помпоний Флакк. — Скорее они заставят тебя зарычать зверем!

Когда затих недружный хохот, Цезоний мечтательным тоном произнес:

— Ах, друзья, знали бы вы, какие нежные птички с ангельскими голосами ждут меня дома! Я скучаю по ним эротической тоской… Видели бы вы их, щупали бы их, имели бы, тогда бы вы поняли меня!