Патрик Рамбо - Битва

С рассветом над равниной повисла легкая дымка. Утих даже легкий ветерок, лениво волновавший поднявшиеся за ночь хлеба на полях. Наполеон сидел, ссутулившись, на белой лошади в окружении маршалов, старших офицеров, адъютантов и шталмейстеров. Он молча наблюдал за развертыванием войск перед захваченными накануне деревнями и время от времени окидывал взглядом окружающий пейзаж, дышащий безмятежностью и покоем. Собравшись вместе, военачальники представляли собой великолепную мишень для противника. Тут были все: Бертье, Массена, Ланн, прибывший из Вены Бессьер, генералы в парадных мундирах. Стиснув зубы, перебирал поводья лошади д’Эспань, Ласалль с лихо закрученными усами жевал мундштук потухшей трубки, тихо переговаривались Буде, Клапаред [61] Мишель Мари Клапаред (1774-1842) — граф, дивизионный генерал, участник революционных и почти всех Наполеоновских войн. В кампании 1809 г. отличился в битве при Эберсберге, где с 7000 человек три часа сдерживал 30-тысячную армию австрийцев, за что Наполеон объявил ему особую благодарность в «Бюллетене Великой Армии». Клапаред блестяще проявил себя также в сражениях при Эсслинге и Ваграме. В 1812 г. во время русской кампании командовал Польским корпусом, участвовал в Бородинском сражении; при отступлении во время переправы через Березину был ранен. Впоследствии имя Клапареда было увековечено на Триумфальной арке в Париже. , Мутон и Сент-Илер. Утопающий подбородком в высоком воротнике, чисто выбритый Удино упрямо хмурил густые черные брови; невозмутимо поглядывал по сторонам остроносый Молитор с кучерявой шевелюрой и бакенбардами; представительный Марюла время от времени поправлял красный кушак, затянутый на его полнеющем животе. Напряжение, витавшее в воздухе, усиливалось с каждой минутой. Украшенные перьями, орденскими лентами, вензелями и золотым шитьем до самых сапог, начищенных до зеркального блеска, эти герои, словно сросшиеся со своими скакунами, являли собой потрясающее зрелище, и Лежону оставалось только сожалеть, что он не может по-быстрому запечатлеть их хотя бы в карандаше — так взволновало его острое ощущение несоответствия между природой и солдатами, безмятежностью одной и нетерпеливостью других. Время шло, ничего не происходило. Лежон размышлял о мощи пейзажа, способного изменять чувства и поведение людей, помещенных в его рамки. Он вспомнил одну из своих случайных любовниц, бесхитростную молодую немку, которая купалась в быстрой баварской реке; естественная на природе, она являла собой воплощение радости бытия, но ночью, когда сбрасывала с себя одежды в салоне с драпированными стенами, множеством безделушек и темной мебелью, она была так же нага, как и днем, но становилась более серьезной и волнующей; ее самозабвенность и легкомысленность, ее одежда, разбросанная по полу, разительно контрастировали со строгим убранством салона. «Как странно, — подумал Лежон, — я мечтаю о любви в ожидании войны...» Он улыбнулся собственным мыслям.

Голос императора вернул его с небес на землю:

— Но ведь они спят! Чертовы австрийцы! Mascalzoni! {3} 3 Mascalzone (итал.) — негодяй, подлец, стервец, поганец.

На его восклицание никто не отреагировал — время подхалимажа закончилось: к исходу дня кого-то из этих герцогов, баронов, графов и генералов уже не будет в живых. Постепенно туман рассеивался, лишь кое-где над полями еще висели, истончаясь, его белесые полосы. Синева неба стала ярче и глубже, а зелень полей еще сочнее. Вдали, на склонах Герасдорфа, где раскинулся лагерь австрийцев, ружья по-прежнему стояли в козлах.

— Чего они ждут! — воскликнул император.

— Свой суп, — отозвался Бертье, приникнув глазом к подзорной трубе.

— Это не более чем арьергард, сир, давайте сметем его! — предложил Ланн.

— Мои кавалеристы никого не встретили в этих местах, — заметил Бессьер.

— Нет, — возразил Массена, — австрийская армия тут, совсем рядом.

— Не менее шестидесяти тысяч человек, — сказал Бертье, — если верить полученным мною данным.

— Твоим данным! — буркнул Ланн. — Пленные наговорили тебе баек, а ты и поверил! Их бросили на том паршивом острове на произвол судьбы, что они могут знать о планах эрцгерцога Карла?

— Этой ночью партизаны зарезали одного из моих солдат, — бесцветным голосом сообщил д’Эспань.

— Именно, — подхватил Ланн, — партизаны, мародеры, а основные полки отдыхают в Богемии!

— Можно не сомневаться, — добавил Бессьер, — они ждут подкрепления от своей итальянской армии...

— Basta!

Наполеон раздраженно оборвал разговор. Ему надоело слушать перепалку своих офицеров. К тому же, императора совершенно не интересовало их мнение. Он подал знак Бертье и отошел в сторону в сопровождении шталмейстера Коленкура, своего ординарца молодого графа Анатоля де Монтескью и неизменных, напускавших на себя важность мамелюков в ярко-красных турецких шароварах, тюрбанах с султаном и с богато украшенными кинжалами за поясом. Бертье громко заговорил, даже не взглянув на маршалов:

— Его величество разработал план сражения, и сегодня вам предстоит его осуществить. Никаких сбоев быть не должно. За нами находится Дунай, с правого берега к нам будут подходить свежие армейские части, поступать боеприпасы и продовольствие. Согласно диспозиции, наши войска выстраиваются в сплошную линию от одной деревни до другой. Массена удерживает Асперн силами генералов Молитора, Леграна и Карра-Сен-Сира. Ланн занимает Эсслинг, выдвинув вперед дивизии Буде и Сент-Илера. Пространство между деревнями наглухо перекроют кирасиры д’Эспаня и легкая кавалерия Ласалля под общим командованием Бессьера. Действуйте!

Обсуждать было нечего. Группа военачальников рассыпалась, каждый отправился на свой командный пункт. Бертье в задумчивости поехал в сторону поляны, где были разбиты штабные палатки. Следом за ним тронулись Лежон и Перигор. Генерал-майор спросил:

— Что вы об этом думаете, Лежон?

— Ничего, ваша светлость, ничего.

— В самом деле?

— Ну, если честно, то мне хочется взять кисти и стать к мольберту.

— А вы, Перигор?

— Я? Я подчиняюсь приказам.

— Мы все подчиняемся им, дети мои, — вздохнул Бертье.

Один за другим, они пересекли малый мост, пляшущий на пенящихся волнах. Оказавшись на острове, Перигор догнал Лежона, и дальше их лошади пошли бок о бок.

— Как-то уж очень мрачен наш генерал-майор, — доверительно шепнул Перигор.

— Возможно, его терзают сомнения. Император избрал оборонительную тактику, войска укрепляются на своих позициях, ожидают действий неприятеля. Будут ли австрийцы атаковать? Император полагает, что да. Должно быть, у него есть основания думать так.