Патрик Рамбо - Битва

— Маршал Бертье, — подхватил тот, — предложил императору поучаствовать в охоте на кроликов на своих угодьях в Гробуа. Если там и водилась дичь, то кроликами отродясь даже не пахло. Что делает наш маршал? Он заказывает тысячу кроликов. В нужный день их выпускают, но вместо того, чтобы мчаться прочь, спасаясь от ружей охотников, зверушки радостно побежали навстречу приглашенным, стали вертеться у них под ногами и едва не свалили наземь его величество. Маршал забыл уточнить, что ему нужны дикие кролики, и вместо них ему доставили домашних: завидев столько народу, они подумали, что их сейчас будут кормить!

Перигор с гусаром хохотали до слез. Лежон поднялся, не дожидаясь конца истории: он слышал ее слишком часто, и она его больше не забавляла. В глазах слушателей Бертье выглядел полным идиотом, и полковнику это не нравилось — маршалу он обязан был и чином, и должностью. Лежон начинал свою военную карьеру в Голландии простым пехотным сержантом, затем благодаря своим талантам стал офицером-сапером. Тогда-то Бертье заметил молодого офицера и взял к себе адъютантом. В качестве первого задания ему поручили обеспечить доставку мешков с золотом для священников швейцарского кантона Вале — они должны были помочь переправить артиллерию через Альпы... После этого Лежон повсюду следовал за маршалом; он знал его истинную ценность и его прошлое: Бертье сражался на стороне американских повстанцев, поддерживал их деятельность в Нью-Йорке и Йорктауне, встречался в Потсдаме с Фридрихом II; с самого начала итальянской кампании он привязался к молодому генералу Бонапарту, предугадав его судьбу, затем к Наполеону, для которого поочередно был доверенным лицом, наперсником, нянькой и козлом отпущения. На протяжении последних недель Даву и Массена распускали о нем несправедливые слухи. Действительно, в начале австрийской кампании Бертье самостоятельно командовал войсками, полагаясь на депеши, что приходили от императора из Парижа, но зачастую эти указания запаздывали, а ситуация на местах менялась очень быстро, что обусловило выполнение ряда опасных маневров, едва не поставивших армию на грань катастрофы. При молчаливом попустительстве императора на Бертье посыпались бесчисленные обвинения, но он даже не старался оправдываться, как в тот день в Рюэй, когда император, выстрелив навскидку в летящих куропаток, нечаянно лишил Массену одного глаза [54] Массена , действительно, потерял глаз в результате несчастного случая на охоте. Вот как описывал эту историю несравненный рассказчик барон де Марбо: «Во время очередной императорской охоты, на которой присутствовали многие значительные лица Франции, Наполеон выстрелил из ружья, и случайно одна дробинка попала в глаз маршалу. Массена оправился от первого шока и довольно быстро сообразил, что этот инцидент ничего хорошего не принесет ни императору, ни ему самому. Он обвинил в произошедшем случившегося неподалеку маршала Бертье, хотя тот не сделал еще ни одного выстрела! Бертье, видимо, тоже хватило ума не слишком возражать на этот выпад. Эту историю почти сразу замяли, но Наполеон остался благодарен Массене». . Наполеон обернулся к верному Бертье:

— Вы только что ранили Массену!

— Вовсе нет, сир, это вы.

— Я? Все видели, как вы стреляли в ту сторону!

— Но, сир...

— Не отрицайте!

Император всегда прав, особенно, когда лжет, поэтому в данном случае любые возражения и протесты лишены всякого смыла. Однако ненависть Массены к Бертье имела более глубокие корни. Она зародилась еще тогда, когда Массена командовал итальянской армией и набивал собственные карманы, беззастенчиво обчищая Квиринал [55] Квиринал — самый высокий из семи холмов Рима, расположенный на северо-востоке от исторического центра города. В 1573 году на нем построен Квиринальский дворец — резиденция пап в Риме. В настоящее время дворец является официальной резиденцией Президента Италии. , Ватикан, монастыри и дворцы Рима. При этом армия была доведена до нищеты и отчаяния многомесячной невыплатой жалованья. Пользуясь наступившим беспорядком, взбунтовались римляне из Трастевере [56] Трастевере — район узких средневековых улочек на западном берегу Тибра в Риме, южнее Ватикана и Борго. Занимает восточный склон холма Яникул. , страдавшие от нехватки продовольствия и постоянных грабежей. Кончилось тем, что перед Пантеоном Агриппы недовольные офицеры заявили, что не признают Массену своим начальником и передают командование Бертье. Чтобы успокоить горячие головы, тот был вынужден согласиться, и обратился в Совет Директории с просьбой отозвать Массену. Забыть это бывший командующий, вынужденный бежать от гнева собственной армии, не мог ни за что и ни при каких обстоятельствах.

Лежон пожал плечами. Подобные дрязги представлялись ему мелочными и ничтожными. Как бы ему хотелось остаться в Вене, сбросить свой приметный мундир и отправиться бродить по окрестным холмам с альбомом и карандашами, взять с собой Анну, путешествовать с ней, жить с ней, не сводить с нее глаз! Вместе с тем, полковник Лежон понимал, что, если бы не война, он никогда не встретился бы с этой девушкой. Неожиданно громкие крики прервали его раздумья. Под шумные приветствия войск по большому наплавному мосту на остров Лобау ехал император. Впереди шел шталмейстер Коленкур и вел под уздцы его лошадь.

В Вене, на втором этаже розового дома при свете свечей Анри Бейль с восхищением рассматривал карандашные наброски Анны Краусс, выполненные его другом Лежоном. Девушка позировала ему с удовольствием и без ложной скромности. Анри был поражен сходством. Он, как зачарованный, не сводил с набросков глаз, и вскоре эскизы обрели глубину, наполнились жизнью и движением. Вот Анна, одетая в тунику, поправляет прядь черных волос; Анна в профиль в глубокой задумчивости что-то высматривает в окне; Анна, дремлющая на подушках; Анна стоит обнаженная и прекрасная, как статуя богини работы Фидия — неземная в своем совершенстве и в то же время вызывающая, непринужденная, неприступная. Еще один лист — другая поза, вид со спины; наконец, Анна сидит на краю дивана, подобрав ноги и положив на колени подбородок, чистый, искренний взгляд устремлен на художника. Анри был покорен и смущен, словно захватил венскую красавицу врасплох во время купания, но оторваться от набросков никак не мог. Что, если стащить один? Может, Луи-Франсуа не заметит? Их же так много. Будет ли он использовать эти наброски для своих картин? В голове Анри роились страшные мысли, и здравым рассудком он пытался отогнать их (но надолго ли его хватит, этого здравого рассудка?). Как бы там ни было, подсознательно он желал гибели Луи-Франсуа в предстоящем сражении, чтобы затем утешить Анну Краусс и занять подле нее освободившееся место, поскольку модель, совершенно очевидно, была влюблена в художника.