Патрик Рамбо - Битва

В деревне расположились только кирасиры, другим места уже не хватило. Массена вернулся в Асперн еще до наступления вечера. Малый мост, накануне наведенный саперами, смыло стремительным течением, и теперь солдаты восстанавливали переправу при свете факелов, стоя по пояс в ледяной воде, от которой сводило руки и ноги.

Офицеры во главе с генералом д’Эспанем устроились на ночлег в эсслингской церкви. Балюстрада из крашеного дерева, делившая неф на две части, пошла на дрова для дымных жаровен, отбрасывавших на стены дьявольские, изломанные тени. Зябко кутаясь в длиннополую шинель, генерал стоял в глубине храма, облокотившись на алтарь. Причудливые черные силуэты, скачущие по каменным стенам по прихоти огня, тревожили и навевали мрачные мысли. Вот уже несколько недель его мучили дурные предчувствия. Д’Эспаню не нравилась эта кампания. Он не боялся смерти, но все чаще и чаще замыкался в себе, думая о неизбежном конце. Кирасиры знали о суевериях, терзавших их командира, хотя чувства, обуревавшие его, никак не отражались на бесстрастном лице генерала. Никто не осмеливался беспокоить его. Всем была известна его странная история...

Кирасиры Файоль и Пакотт хлебали из общего котелка густое неопределенное варево, именовавшееся супом и успешно заполнявшее пустой желудок. Разговор у них шел как раз о генерале. Пакотт ничего не знал, он совсем недавно появился в полку, зато Файоль, как ветеран, был в курсе всех событий:

— Дело было в Пруссии, в замке Байройт. Мы прибыли туда уже ночью. Генерал устал и сразу же отправился спать. Я с другими ребятами находился неподалеку, на парадной лестнице. И вдруг посреди ночи мы услышали крик.

— Кто-то пытался убить генерала?

— Не спеши! Кричали, в самом деле, в его комнате; туда побежали адъютанты, ну и я вместе с часовыми. Дверь оказалась заперта изнутри. Мы ее выбили, воспользовавшись диваном, как тараном, и вошли...

— И что?

— Терпение! И что же мы увидели?

— Что ты увидел?

— Посередине комнаты лежала перевернутая кровать, а под ней генерал.

— И он кричал?

— Нет, он был в бессознательном состоянии. Наш врач тут же пустил ему кровь, и мы стали ждать, когда он придет в себя. Генерал открыл глаза и, бледный, как полотно, обвел нас взглядом. Он выглядел таким испуганным, что врачу пришлось дать ему успокаивающий порошок. И вот что генерал тогда сказал, Пакотт, он сказал: «Я видел призрака, он хотел перерезать мне горло!»

— Шутишь?

— Не смейся, дурень. Кровать перевернулась во время борьбы с призраком.

— И ты в это веришь?

— Когда у генерала спросили, как выглядел призрак, он очень подробно описал его, и ты знаешь, кто это был, а? Нет, ты не знаешь. Я скажу тебе. Это была Белая дама Габсбургов!

— А это еще кто?

— Она появляется в венских дворцах каждый раз, когда должен умереть принц из австрийской царствующей семьи. Ее видели в Байройте тремя годами раньше. Принц Людвиг Прусский [53] Фридрих Людвиг Христиан Гогенцоллерн , или Людвиг Фердинанд (1772-1806) — прусский принц, генерал-лейтенант эпохи наполеоновских войн, композитор. Один из основных сторонников возобновления войны против Франции. Погиб в сражении при Заальфельде. тоже дрался с ней, как наш генерал.

— И он потом умер?

— Да, сударь мой! В сражении при Заальфельде его заколол штыком какой-то гусар. Мертвенно-бледный, генерал прошептал: «Ее появление предвещает мне скорую смерть», и пошел спать в другое место.

— Неужели ты веришь в этот вздор?

— Увидим завтра.

— Э-э, Файоль, значит, веришь!

— Да ладно! Подождем до завтра и увидим.

— А что, если генерала убьют?

— А если нас?

— Если нас, значит, нам не повезло...

Пакотт скептически отнесся к странной истории, приключившейся с генералом. В его родном Менильмонтане не очень-то верили в подобные байки. До того, как записаться в армию, он был учеником столяра и привык иметь дело с конкретными вещами: вытачивать ножки стола, прибивать доски, спускать заработанные денежки в кабачках. Он похлопал Файоля по спине:

— А не сменить ли нам тему, старина? Может, навестим нашу прелестную австриячку? Уверен, она с нетерпением ждет нас. Уж она точно не превратится в призрак, если вспомнить, как мы ее запеленали!

— Ты хоть помнишь место?

— Найдем. В деревне всего одна улица.

Приятели сняли фонарь с одной из повозок и отправились в Эсслинг, где дома походили один на другой, как две капли воды. Они ошибались дважды.

— Что за чертовщина! — ворчал Файоль. — Мы ее никогда не найдем!

Пройдя немного дальше, Пакотт в свете фонаря заметил труп напавшего на них австрийца — никто и не думал его хоронить. Французы с улыбкой переглянулись и вошли в приоткрытую дверь. На лестнице Пакотт оступился и едва не свалился вниз, свеча в фонаре погасла.

— Эй, увалень, осторожнее! — зашипел Файоль и, накрутив на руку полу плаща, снял горячее стекло. Пакотт тут же застучал кресалом, высекая огонь. Наконец, фитиль снова загорелся. Приятели поднялись на второй этаж и направились в дальнюю комнату, где оставили связанную девушку.

— Как будет по-немецки «привет, красотка»? — спросил Пакотт.

— Понятия не имею, — ответил Файоль.

— Крепко же она спит...

Они поставили фонарь на трехногий табурет, и Файоль саблей перерезал веревки. Кирасир Пакотт снял с головы девушки велюровые подтяжки и сунул их в карман, потом вытащил изо рта пленницы кляп, нагнулся и поцеловал девушку в губы. И тут же отскочил от нее, как ошпаренный.

— Черт!

— Не можешь разбудить ее? — с насмешливым видом спросил Файоль.

— Она мертвая!

Пакотт сплюнул на пол и рукавом вытер рот.

— Однако ноги у нашей куколки совсем не холодные, — заметил Файоль, ощупывая девушку.

— Не трогай ее, а то навлечешь беду!

— Ты не веришь в привидения, а тут стучишь зубами? Не дрейфь, салага!

— Я здесь не останусь.

— Ну и проваливай! Только оставь мне фонарь.

— Я здесь не останусь, Файоль, так нельзя...

— А еще считает себя воином! — хмыкнул Файоль, расстегивая ремень.

В темноте Пакотт кубарем скатился с лестницы. Оказавшись на улице, он прижался к стене и несколько раз глубоко вздохнул. Чувствовал он себя отвратительно, его била дрожь, ноги подкашивались. Он не осмеливался представить своего приятеля обрабатывающим тело несчастной крестьянки, умершей от удушья из-за того, что он, Пакотт, чересчур сильно затянул узел поверх кляпа. Он любил бахвалиться, однако никогда не испытывал желания убивать. В бою — да, там нет другой возможности выжить, но лишить человека жизни просто так?..

Минуты тянулись в томительном ожидании.

На площади возле церкви пели солдаты.

Наконец, из дома вышел Файоль. Они ни словом не обмолвились об австриячке, Пакотт только попросил: