Валентин Кухтин - Коридоры кончаются стенкой

— В жалобах в ЦК, да и в крайком тоже, многие коммунисты называют массовые репрессии произволом властей, — осторожно произнес Ершов. — Товарищи не понимают.

— Плохо работаете с товарищами, — жестко произнес Малкин. — Давно пора внушить: массовые репрессии не произвол, а продолжение революции. Чего ухмыляешься? — прикрикнул он на Сербинова. — Так и есть. И мое мнение, между прочим, разделяет выдающийся партийный и государственный деятель современности председатель Совета Народных Комиссаров товарищ Молотов. Вот так!

— Интересно, интересно, — заулыбался Ершов. — Где это и при каких обстоятельствах он услышал твое мнение?

— Не знаю, — не понял шутки Малкин. — Во всяком случае, подобные мысли он высказывал тоже.

Руководитель московской бригады, прибывшей к Малкину с проверкой на заключительном этапе «троечной» бойни, подтвердил сказанное Ершовым.

— Для того и приехали, чтобы наковырять у тебя жареных фактиков, — сказал он весело. — Но ты не боись: для тебя я создам щадящий режим.

— И сколько ж тебе за это выдать фактиков? — серьезно спросил Малкин. — Пять, семь? С десяток? Это ж придется жертвовать и сотрудниками?

— Сдашь двух-трех нерадивых. Жалко, что ли?

— Жалко. Но делать нечего. Не дам — меня слопаешь.

— Э-эх, Ваня, Ваня, — вздохнул руководитель бригады. — Ты не представляешь, как все теперь сложно. Обо что споткнешься, кто ножку подставит, где упадешь — разве знаешь? Берия настроен на смягчение внутренней политики. И его можно понять: чтобы свалить Ежова — все достигнутое нужно очернить. Да и народ настроен против НКВД. Ты разве этого не видишь?

— И вижу, и чувствую.

— Ну вот. Потому и намерены упразднить «тройки», «двойки, изменить политику. А это значит, что большая чистка неизбежна. И два-три сотрудника, поверь мне, это только начало.

— Ладно, ладно! Договорились, — безнадежно махнул рукой Малкин. — Сдам, не сдам — все равно возьмешь. Я ж понимаю: приедешь в свою Москву пустой — тебя в кутузку, а ко мне новую комиссию, и тогда уж двумя-тремя жертвами не отделаюсь. Да-а… Значит, пропал «наш маленький Марат». Так кажется, Сталин его окрестил?

— Говорят — да, в разговоре с кем-то так и отозвался о нем.

Комиссия ЦК представила Сталину записку о результатах проведенной проверки, которую так и озаглавила: «О перегибах в следственной работе». Эта записка легла в основу постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 17 ноября 1938 года «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия». А приказом НКВД СССР от 26 ноября, во исполнение этого постановления, были упразднены «двойки» и «тройки». На местах — в краях и областях. Надолго ли? За время существования советской власти внесудебные органы многократно подвергались нападкам, не раз и не два их пытались удушить, но всякий раз после некоторого затишья они возникали снова и снова еще более энергичными и кровавыми.

Шашкин появился в кабинете Малкина стремительный и радостно возбужденный.

— Чо сияешь, как офицерский сапог? Может, спас кого от расстрела? — встретил Малкин помощника обычной грубостью.

— Я не спасатель. Я — расстрельщик, — с циничной прямотой парировал Шашкин грубость шефа. — А радуюсь тому, что имею для доклада приятные новости.

— Да-а? Ну, валяй.

— Я в отношении Аллилуева.

— Меня не Аллилуев интересует, а Кудрявцев. Тебе удалось поладить с ним?

— Да! Этот Кудрявцев — тупой, как сибирский валенок. Точно говорю! Ни одного шага не сделал без меня! Нашу версию принял как свою.

— Так чему ж ты радуешься? Если он такой тупой, как ты говоришь, так с ним любой сержант управился бы. А ты, как-никак, капитан.

— Нет, ну я ж не сказал, что он совершенно тупой. В своем деле он, скорее всего, классный специалист, это вообще-то чувствовалось на каждом шагу, но доверчив. Я ему говорю так, мол, и так, имеется мнение, а он говорит: ну что ж, имеется — проверим. Принял безоговорочно… То есть, убеждать, конечно, маленько пришлось. Обосновывать, так сказать.

— Дурак ты, Шашкин. Если хотел подчеркнуть свои достоинства, силу убеждения и прочее, так, наоборот, надо было показать Кудрявцева если не умным, то хотя бы хитрым. А ты ляпаешь, незнамо чего. Докладывай. Сам-то он, кстати, где?

— Я посадил его на Москву, а сам машиной сюда. В общем так, мы взяли историю болезни Аллилуева. Собрали другие материалы, имевшие хоть какое-то отношение к его лечению. Создали экспертную комиссию из двух профессоров и одного доктора медицины и врача-терапевта курортной поликлиники. Комиссия заключила, что причиной смерти Аллилуева могло явиться неправильное лечение на Мацесте, где, как это установлено, он получал ванны высокой концентрации. Кроме того, мы допросили двух кремлевских врачей, которых Аллилуев привозил с собой из Москвы, и главврача дачи СНК. Все они в основном подтвердили заключение экспертов.

— Это и без них видно было. Я еще тогда недоумевал, как сердечнику могли назначить серные ванны.

— Говорят, что его предупреждали, но он требовал, угрожал. Кто-то перед поездкой на курорт нашептал ему, что Мацеста — панацея от всех зол. Кстати, чуть не подвела сестра-хозяйка дачи Калинина. Белоусова там есть такая. Стали допрашивать… спокойно, без нажима, так она, стерва, возьми и ляпни, что Аллилуев вернулся от Блюхера с плохим самочувствием и пожаловался ей, что, вероятно, отравился у Блюхера некачественной пищей. К счастью, Кудрявцев в это время отсиживался в туалете, а стенографистка отвлеклась — болтала по телефону. Я предупредил Белоусову, что если она еще хоть раз где-нибудь даже под страхом пытки повторит эту бредовую идею… ну-у, в общем, разъяснил, что дача Ворошилова находится под особым контролем НКВД и клеветать на органы в том смысле, что они небдительно несут службу, мы не позволим.

— Убедил?

— Заткнулась.

— Вот видишь! А если бы я не подключил тебя, такого находчивого, к расследованию? А? То-то и оно! Учись, Шашкин, смотреть вперед, а не под ноги, доверься моему опыту, если хочешь выжить. Кудрявцев доволен?

— Он уехал с чувством исполненного долга.

— Будем считать, что первый этап в нашу пользу. Но держи ухо востро. Чует мое сердце — этим не кончится.

К годовщине Великой Октябрьской социалистической революции готовились все. Но везде по-своему. УНКВД не успевало вывозить к местам захоронений «врагов народа», расстрелянных по приговорам, вынесенным доживающей последние дни малкинской «тройкой»; родильные отделения отмечали высокую рождаемость; революция нуждалась в пушечном мясе; горком партии провел общегородское собрание стахановцев города Краснодара, стремясь поднять их на «досрочное выполнение и перевыполнение сталинских планов». Собрание было шумным, по-большевистски крикливым, со здравицами и проклятиями, с обещаниями и угрозами. Суть его, характер отчетливо выражены в выступлении стахановца паровозного депо Аракельяна: