Валентин Кухтин - Коридоры кончаются стенкой

— Нет смысла, — крикнул с места один из участников актива, — скажет «дали», вот и весь спрос. Надо проверять через Москву!

— Так и порешим, — согласился Газов и сел.

Председательствовавший на собрании Давыдов тяжело встал и, с трудом ворочая одеревеневшим языком, предоставил слово Ершову. В свою защиту не сказал ни слова. Не смог.

Ершов говорил в обычной своей манере — остро и наступательно. Его слушали молча, воспринимая обвинения в ротозействе, беспечности, политической слепоте и прочих тяжких грехах как должное. Знали: ему возражать бесполезно.

— Хочу предупредить вас, — сказал Ершов в заключение и, выдержав паузу, четко произнес: — Арест Малкина — это лишь начало большой очистительной работы. Придет час, и мы все его кодло вывернем наизнанку!

— С тобой вывернешь, — грубо засомневались в зале, — водку ведрами вместе лакали!

— Это грязная контрреволюционная клевета, — попунцовел Ершов.

— Разберемся! — крикнули из другого конца зала.

Ершов опешил, но быстро взял себя в руки. Обострять отношения с активом не решился.

— Странно, — сказал спокойно, с добродушной ухмылкой, приглашавшей к примирению. — Почему-то крикуны всегда садятся в конце зала. Нет бы сесть поближе или выйти к трибуне.

— А оттуда переместиться в камеру с удобствами?

В зале понимающе хохотнули, явно поддерживая «крикуна». Ершов «недоуменно» передернул плечами и, улыбнувшись на прощанье активу, покинул трибуну. «Нельзя, — нельзя заострять внимание на собственной персоне, — убеждал он себя мысленно, занимая место за столом президиума, — разнесут…» Да, понимание ситуации посетило его своевременно. Правильно говорят: «Хороший нос за версту кулак чует». У Ершова был хороший нос. С приходом Берия из Москвы дохнуло ветром перемен. Люди, так долго жившие страхом, почувствовали это и сразу поверили: необузданным репрессиям пришел конец. В новых условиях грубый нажим, а тем более окрик, воспринимались как оскорбление. И прав был Ершов: не сдержись он, не смири гордыню, поддайся эмоциям — «разнесли» бы. Как пить дать…

Осторожничали и Газов с Давыдовым.

— Что делать, Леонид Петрович? — зашептал Давыдов Газову на ухо перед самым закрытием собрания. — Я ж должен отреагировать на выпад.

— Отреагируй. Только не залупляйся. Мягко оправдайся. Так, знаешь, по принципу — ни нашим, ни вашим.

— Хорошо, — быстро согласился Давыдов и встал. — Товарищи! Повестка дня исчерпана. Но прежде чем объявить о закрытии собрания, разрешите мне коротко отреагировать на критику в мой адрес. Не в порядке самооправдания, а чтоб были в курсе. Хорошо? Так вот, о грандиозном митинге с факельным шествием: я не знаю, как повел бы себя сегодня, окажись в подобной ситуации, но предполагаю, что так же добросовестно выполнял бы установку крайкома. А тогда была установка оказывать депутатам Верховного Совета СССР самые высокие почести, и мы их оказывали. Не сами по себе оказывали, а опять же по согласованию с крайкомом, по его сценарию. Кто знал, что Малкин враг? И был ли он тогда таковым? Может, скурвился за последний год, прошу прощения… В Краснодаре я не в качестве его хвоста, а по приглашению крайкома. Мне предложили — я согласился, потому что чувствовал в себе силы и знания. Вот и вся механика… Справляюсь ли я? Стараюсь. А вы судите. Говорят: я груб. Ну, что мне сказать по этому поводу? У меня есть физический недостаток: я не могу говорить негромко. Тихо не могу говорить. Это ж все знают! Кроме того, я тринадцать лет находился в Красной Армии и у меня есть некоторые элементы командования. Кому-то это не по душе, но нет же фактов, чтобы я кого обругал? Нет. Впрочем, судите сами. Не нравлюсь, не справляюсь — я готов на рядовую работу. Извините, — Давыдов замолчал, постоял потупясь, затем встрепенулся и резко поворотил лицо к Газову. — Все.

— Я думаю, — заторопился Газов, — что объяснение Давыдова шло от души и на сегодня оно вполне может нас удовлетворить. Правильно? А дальше посмотрим. Проверим и решим. Так?

— Та-а-ак! — дружно отозвался актив.

— Тогда разрешите собрание объявить закрытым. Спасибо за дружную работу!

Раздались частые хлопки, но резко оборвались, все вскочили с мест и двинулись к выходу, толкаясь и наступая друг другу на пятки.

Ноябрьское 1938 года Постановление ЦК и СНК об арестах и ведении следствия давало крайкому возможность усилить свое влияние на органы госбезопасности, и Газов вознамерился немедленно приступить к реализации этой возможности, воспользовавшись паническим состоянием личного состава УНКВД и его подразделений, вызванным неожиданным «изъятием» Малкина и ожиданием новых арестов. Естественно, он рассчитывал на активную помощь прокуратуры, которая, будучи задавленной Малкиным с первых дней образования края, околачивалась на задворках, правоохранительной деятельности. Но для этого придется расстаться с Востоковым, человеком беспринципным и бездеятельным, и выдвинуть вместо него своего человечка, властного и в меру честолюбивого, способного зажать Шулишова своей надзорной деятельностью до такой степени, чтобы тот сам, инициативно, бегал в крайком с докладами и просьбами. Убрать придется и Ершова, запятнавшего себя не до конца еще выясненными связями с Малкиным. Человек он, безусловно, грамотный, дело знающий, но тип аморальный, и доверять ему в дальнейшем чистую работу небезопасно. А начать, видимо, надо будет с совещания руководителей краевых и периферийных органов НКВД, прокуратуры, суда и секретарей городских и районных комитетов партии, чтобы, продемонстрировав неделимость партийной власти, расставить всех по своим местам.

Задумано — сделано. Ответственность за проведение совещания Газов возложил на Ершова.

Оглушенный неожиданным поворотом событий, чувствуя свой великий грех перед Газовым и страдая от неизвестности, Ершов жался к шефу, стараясь покорностью смягчить и загладить вину, не дать вскипеть неприязни именно сейчас, когда все так зыбко и так неясно. Даже грубые окрики и откровенные издевки первого секретаря он воспринимал как гарантию его терпимости.

Совещание Газов вел сам, усадив за стол президиума лишь Ершова, Шулишова да исполняющего обязанности прокурора края Востокова. О председателе краевого суда забыл и вспомнил о нем лишь когда совещание подходило к концу. О падении Малкина сообщил как бы походя, полагая, что это ни для кого уже не новость, но от краткого комментария не удержался.

— Смею вас заверить, что Малкин не сразу стал тем, кем он стал. Если б не его чрезвычайная амбициозность, не безудержная тяга к власти, не политическая близорукость и профессиональная безграмотность — он мог бы, я так думаю, и сейчас находиться где-то радом с нами, пусть даже не в передовых радах. Но в жизни его было слишком много дурных примеров, ничтожных авторитетов вроде Шеболдаева, Белобородова, Евдокимова, Попашенко, Жемчужникова и так далее, и так далее, список можно продолжать еще и еще, за которые он цеплялся, которым подражал, пока не скатился в стан врага. Трудно оценить вред, который он нанес партии. Полностью игнорируя краевой комитет ВКП(б), он жестоко избивал партийные кадры.