Валентин Кухтин - Коридоры кончаются стенкой

В тылу, как и на позициях, шло брожение. Найти работу было нелегко, но Безрукову удалось устроиться на Парамоновский рудник чертежником. Там он намеревался пересидеть смуту — не удалось: началась великая бойня, в которой русские уничтожали русских с жестокостью гуннов. Не желая лечь костьми между молотом и наковальней, Безруков, не без колебаний, вступил в Красную Армию и был счастлив, что сделал удачный выбор, хотя вполне мог оказаться в стане поверженных.

В конце 20-го, после ранения и тяжелой контузии, полученных в боях за переправу на Березине (Польский фронт), он попадает в Водно-речную милицию войск ВЧК и заболевает чекизмом…

Вечером Безруков встретился с «Раевской». Беседа с нею была трудной и безрезультатной. Убедившись, что в «нормальной» обстановке с нею не сладить, он насильно усадил ее в машину и увез в Краснодар.

— Путь неблизкий, времени для раздумий достаточно. Думай. Созреешь для толковой беседы — дай знать. Я не Верибрюсов и в детские игры давно не играю. Это для сведения. А сейчас — повернитесь ко мне спиной, мадам, белы ручки заложите за спину… так… — он щелкнул наручниками, — так будет лучше для всех нас… безопаснее. Проедем мерзкие места — освобожу.

— Вы трус? — удивилась «Раевская».

— Нет. Просто я зря не рискую.

В Управление прибыли после полуночи. Сербинов, сгорая от нетерпения, встретил «Раевскую» притворно-заботливо. Усадил на мягкий диван, придвинул стул и сел напротив.

— Николай Корнеевич! — Сербинов заговорщицки подмигнул коллеге: — Звонила жена, что-то у нее там срочное. Сходи, разберись. Разрешаю отсутствовать не более двух часов.

— Хорошо, спасибо, я быстро, — скороговоркой ответил Безруков и удалился.

Сербинов понимал, что Безруков уже потоптался по любимым мозолям «Раевской», и потому вести беседу с нею в его присутствии не решился. Почувствовав, как она раздражена и наэлектризована, Сербинов решил снять с нее напряжение беседой о том, о сем и стал ловко дурить ей голову, прикидываясь простачком, издалека и незаметно приближаясь к заветной теме. «Раевская» «клюнула», поверила в недалекость собеседника и, сочтя его неопасным, разговорилась, разоткровенничалась, согревая душу воспоминаниями, на которые Сербинов толкал ее безжалостно и целеустремленно. И вот она уже рассказывает о том, как разведчики погранотряда засекли ее интимную связь с иностранным моряком, как, до смерти напугав, заставили подписать обязательство о сотрудничестве, присвоили ей кличку, будто она и не человек вовсе, а борзая, либо беспробудная уголовница.

— «Раевская» — это не кличка, дорогая, а псевдоним, — попытался смягчить обиду агента Сербинов. — А псевдоним — он для конспирации, чтоб тебя не разоблачили враги и не уничтожили. Разведка — это ведь дело не только почетное, но и опасное.

— Вы не понимаете, — горячо возразила «Раевская». — Псевдонимы берут себе писатели да артисты, и не для конспирации, а из каприза, захотелось Пешкову стать Горьким, он стал им, не делая из этого секрета. Все знают, что Горький — это Пешков. А кличка, кликуха — она для собак, для уголовников, да еще разных там партийцев…

Это было уж слишком, Сербинов содрогнулся весь от неожиданности и нахлынувшей ярости, но сдержался, поборол себя: не это сейчас главное. Впрочем, кто знает, каких партийцев она имела в виду. Может, эсеров, может, меньшевиков, мало ли…

— Так ты на них обиделась и стала «липовать» донесения? — спросил он напрямик. Надоело ходить вокруг да около. Дело-то, если разобраться, выеденного яйца не стоит.

— Ничего я не «липовала».

— Допустим, не «липовала». Тогда объясни, почему твоя информация так противоречива и не стыкуется с истинным положением вещей. Получается, что те трое, которые прошли по твоей информации как иностранные шпионы, арестованы зря. Тебе их не жалко?

— Те трое — враги, — жестко возразила «Раевская». — И поделом им сидеть в ваших застенках.

— Но чем это подтвердить? Ничего ж нет против них, кроме твоих донесений, А они не стыкуются.

— Так состыкуйте, раз арестовали! Я-то здесь при чем? Высказала о них свое мнение, только и всего… Оно, может быть, базарное, мое мнение, откуда я знаю! А вы, прежде чем хватать, должны были проверить, убедиться…

— Ты о Батуми что-нибудь выяснила?

— Нет.

— Вот видишь! А должна была выяснить. Вот что, Раиса: ты, вижу, девка умная, работать с тобой можно. Не знаю, до чего ты дотолковалась с Безруковым, — но мне не хотелось бы потерять тебя как агента. Я заберу тебя из погранотряда, будешь на связи лично у меня, и разоблачать будем настоящих врагов. Идет? Но прежде ты должна честно признаться, что дала Верибрюсову ложную информацию в отместку за обиду, которую он тебе нанес.

— Никакой ложной информации не было и обиды тоже.

— Не было обиды? Значит, был умысел? Значит, ты затеяла возню с тремя несчастными, чтобы скрыть собственные связи? С кем?

— Вы говорите глупости!

— Нет, «Раевская»! Морячок, с которым тебя засекли, — не интимная, а преступная связь! Он не просто иностранец, а связник, агент иностранной разведки!

— Вы такой же дурак, как ваш Безруков! Кто вас только держит в органах, такую бездарь!

Сербинов поразился собственной выдержке. Он не взъярился, не стал кричать, как с ним нередко бывало, не дал воли рукам. Сказал спокойно, чеканя слова:

— Ну что ж, «Раевская», ты добилась, чего хотела: как дурак и как бездарь я организую твое разоблачение перед новороссийцами как агента НКВД. Пусть они разорвут тебя в клочья, дрянь. А тех троих выпущу на свободу.

— Вы с ума сошли! — ужаснулась «Раевская» и вскочила с дивана. — Я требую, чтоб меня немедленно арестовали!

— Перебьешься! Прежде чем хватать, я должен проверить, убедиться… Так ты меня, кажется, учила? Но я не буду делать ни того, ни другого. Через недельку, когда все будет готово для торжественной встречи, тебя отвезут в Новороссийск и отдадут толпе.

— Вас за это посадят!

— В крае вопрос сажать или не сажать решаю я. Только я!

«Раевская» закрыла лицо руками и громко, по-сучьи завыла.

— Луна вон там, — Сербинов кивнул на окно и хохотнул истерично, словно не ее, а себя собирался отдать в руки разъяренной толпы.

Дверь открылась бесшумно, в кабинет вошел Шулишов.

— Что за скулеж? — спросил он, строго окидывая взглядом «Раевскую». — Это та самая? С погранотряда?

— Она, Федор Иванович, та самая.

— Ну и что ей от нас нужно?

— Требует, чтобы ее немедленно арестовали.

— Да? — удивился Шулишов. — Такая отчаянная? А на липу раскололась?

— Не решается.

— Ну и дура. Спустите ее вниз, надо поговорить. Безруков на месте?

— Я отпускал его домой, — Сербинов многозначительно посмотрел на Шулишова.