Валентин Кухтин - Коридоры кончаются стенкой

— Мерзавец вы, Безруков, — не выдержал прокурор издевательского тона Безрукова. — Отвечайте на вопрос: кто арестовал Ильина?

— Если я не запутался, то я… по указанию Сербинова.

— Вы запутались и основательно. Утверждали, что арест произведен секретариатом, теперь говорите, что вами по указанию Сербинова. Скажите четко: кто истребовал санкцию на арест Ильина?

— Я. По указанию Сербинова.

— Вы утверждаете, что Ильин застрелился. Чем вы докажете, что все было так, как вы говорите?

— Есть живые люди: Скирко — участник происшествия, тот самый, кому Ильин размозжил голову, оперуполномоченные Трубицын и Макеев, которые видели умирающего Ильина и Скирко, лежащего на полу без сознания.

— Видели умирающего Ильина, а не стреляющего в себя. Это не свидетели. Я прихожу к мысли, что Скирко застрелил Ильина, а затем с помощью корешков инсценировал нападение.

— Предположить можно что угодно. Особенно, если человек с фантазией. Ваша версия красива, но бездоказательна.

— Так же, как и ваша о самоубийстве. Осипов рассказывал, что в ту ночь он находился в соседней камере, слышал крики, матерщину, глухие удары, а потом все стихло. Среди кричавших он хорошо слышал голос Ильина. Осипов вообще считает, что Ильина забили до смерти, а самоубийство инсценировали.

— Нет. Здесь все точно. Я не заинтересован скрывать. Били его, это не противопоказано. Били как следует. Это разрешено.

— При наличии оснований…

— Не стройте вы из себя… И нам, и вам известно разъяснение ЦК по этому поводу. Неужели вы не знаете, что физмеры Как исключительная мера — это разговор для широкой публики? Били сплошь и рядом и будут бить, никуда от этого не деться. Я и другие, кто сегодня уже арестован и находится в работе, валим все на Малкина и Сербинова. Это правильно. Потому, что все происходило с их ведома или по прямому указанию. В свою очередь, они тоже исполнители, так как слишком трусливы, чтобы брать на себя ответственность за других.

— Вот сейчас в вас заговорил бывший секретарь парткома УНКВД, — заметил Захожай. — И коль скоро вы затронули эту тему — расскажите, какую вражескую работу вы проводили по линии парткома.

— Это не ваше дело. В своих делах партия разберется без… сама.

— НКВД — вооруженный отряд партии и его главная задача: уничтожать всех, кто ее компрометирует, или прямо вредит.

— А что, следствие располагает сведениями, что в УНКВД такая работа проводилась?

— Следствию известно, что партработа в УНКВД была вообще завалена.

— Согласен. И на то есть объективные причины. Лично я старался проводить партработу на самом высоком уровне.

— Что же вам мешало?

— Один в поле не воин.

— Вы не были один. Был партком. Кто входил в его состав?

— Я, Малкин, Сербинов, Захарченко, Шарынин, Шашкин, Шалавин и, если память не изменяет — Феофилов и Ямпольский. Возможно, двое последних из предыдущего состава.

— Сильный состав, ничего не скажешь. Как раз те, кто по роду своей деятельности обязан заниматься политико-воспитательной работой.

— Вы ошибаетесь. Пользы с них было, как с козла молока. Малкин постоянно в разъездах, Сербинов в его отсутствие тянул два воза и партработа ему была до одного места, Захарченко часто выезжал в длительные командировки, Шалавин через каждые полмесяца заболевал, Шашкин… Это вообще бездельник. Кто остается? Я — один.

— Значит, партком изначально был обречен на бездеятельность?

— Выходит так.

— Зачем же на собраниях вы расхваливали членов парткома как и лучших, и преданнейших коммунистов?

— Я никогда никого не хвалил. Был случай, когда на седьмой горпартконференции в Краснодаре я выступил в защиту Сербинова: там Осипов и компания раздраконили его так, что шерсть клочьями летела. Но то было помимо моей воли. Сидевшие рядом наши сотрудники потребовали, чтобы я выступил.

— А по-нашему — вы сознательно скрывали от коммунистов Управления бездеятельность членов парткома.

— Это неправда.

— Почему вы не вынесли вопрос на собрание?

— Для этого я как минимум должен был располагать сведениями, что члены парткома сознательно уклоняются от работы.

— Разве факт бездеятельности сам по себе недостаточен для того, чтобы его обсудить на собрании? Могли вы, посоветовавшись с членами парткома, предложить коммунистам усилить состав теми, кто мог бы плодотворно работать?

— А кто в краевом аппарате имеет такую возможность? Основная работа сотрудников крайаппарата на периферии. Вот там они и проводили нашу линию.

— Как они ее там проводили — мы теперь знаем, — заметил прокурор. — Вместо воспитания подчиненных в духе ревзаконности — насаждали вражеские методы ведения следствия, компрометируя партию, органы НКВД и советскую, власть. Фальсификация и пытки — вот ваша линия. Во имя чего?

— Во имя вашего благополучия! — крикнул Безруков. — Я устал, — заявил он неожиданно, вяло снимая тыльной стороной ладони густую испарину, покрывшую лоб. Болит голова. Если можно — отложим до завтра.

— Я не против, — сразу откликнулся Захожай. Ему давно уже надоела эта пустопорожняя болтовня. — Если участники допроса не возражают…

— Давайте кончать, — согласился прокурор. Особоуполномоченный выразительным кивком тоже подтвердил свое согласие.

Увели Безрукова. Попрощался и ушел особоуполномоченный УНКВД Егоров. Кондратьев встал, прошелся по кабинету, направился к двери, остановился. Что-то его беспокоило, он морщил лоб, чесал затылок, наконец вернулся, подошел к столу.

— Скажи-ка мне, дружище Захожай, какого мнения о Шулишове в аппарате НКВД? Общее, так сказать, мнение?

— Общего мнения не знаю, — поскромничал Захожай. — Правда-правда! Я общаюсь с узким кругом лиц, в основном с теми, что заняты расследованием нашего дела. Мнение отдельных лиц — противоречивое: от обожания до полного неприятия.

— Почему так, как думаешь?

— На мой взгляд — он человек амбициозный, с неустойчивой жизненной позицией. Одним готов задницу лизать, других может продать с потрохами.

— Да, это верно. По привычке пытается подмять под себя всех, прокуратуру в том числе. Гальперин — крепкий орешек, не дается — подключает московские связи, а те, не раздумывая, коверкают человеку судьбу. Волков отказался аттестовать его…

— Я слышал.

— Надо ему помогать.

— В пределах возможного я всегда готов.

— Знаю, что ты парень принципиальный, в вопросах законности особенно. Поэтому хотелось бы иметь в твоем лице человека не подверженного той заразе, которая расползается по стране черт его знает откуда. От тебя, как от помощника начальника следчасти, многое зависит. Быть ли фальсификации, незаконным арестам, истязаниям невиновных…