Олег Капустин - Судьба генерала

Рано утром 11 октября, за два часа до рассвета, Николай Николаевич вышел из своей палатки и сел к костру. Через несколько часов он двинется в поход, от которого в значительной степени зависит исход военной кампании и вся его дальнейшая судьба. В случае неудачи — а полковник хорошо это понимал — Паскевич не упустит случая отомстить «неуступчивому» Муравьёву, но, как и тогда в своей отчаянной экспедиции в Хиву, Николай Николаевич во имя успеха порученного ему дела решительно шёл на осознанный риск — поставил свою голову на кон: или пан, или пропал! Муравьёв, никогда не садившийся за карточный стол, с судьбой играл по-крупному! Ведь тогда и теперь для него главным были интересы Отечества, исполнение своего долга перед ним.

У костра грелись несколько солдат. Среди них полковник узнал Александра Стародубского.

— Не спится, граф, перед походом? — спросил он.

— Да, вот читаю «Историю Персии» Малкольма, — ответил Александр, отрываясь от страницы. Он вплотную придвинулся к костру.

— А, отличная книга! — улыбнулся Николай Николаевич. — Десять лет назад я тоже её внимательно изучал. Бог ты мой, уже одиннадцать лет прошло, как я на Востоке, — покачал головой полковник.

— А вам, любезный Николай Николаевич, грех жаловаться на стремительно бегущее время, — проговорил громко генерал Эристов, тоже вышедший к огню. Он был в старом халате и тапочках. — Вы, полковник, за эти одиннадцать лет успели столько сделать, сколько за всю свою жизнь большинство офицеров и не мечтают совершить, — продолжил генерал, покашливая и закуривая сигару. — Вам же всего тридцать три года, а вы уже без пяти минут генерал.

— Что об этом говорить, — махнул рукой Муравьёв. — Не в чинах дело. Долг надо свой успешно выполнять. Как говорил ещё Пётр Первый: служить, а не картавить! Тебриз просто необходимо сейчас взять, а не то там засядет Аббас-мирза со своими войсками и придётся тысячи русских солдатских головушек класть под его стенами. Война затянется…

— Пускай генерал Паскевич сердится, — ухмыльнулся старый генерал и затянулся ароматным дымом сигары, — а мы в Тебриз пойдём и мошенника Аббас-мирзу за набеги на Грузию накажем.

Ещё не рассвело как следует, а отряд генерала Эрнстова уже стремительно двигался по дороге на Тебриз. Солдаты шли бодро, даже весело.

— Ну, покажем персам нашу кузькину мать, — громко говорил Андрей Полетаев. Он недавно сочинил поэму про успехи полка, его снова произвели в унтер-офицеры за храбрость, проявленную в боях, и теперь он с волнением ждал издания своего первого сборника стихов в Тифлисе.

— Ты, Андрюшка, не хорохорься уж больно, — проворчал идущий с ним рядом Пахомыч. — Когда в атаку идём, держи строй, а не лети один вперёд очертя голову. Она у тебя одна, да к тому же такая светлая!

Пахомычу очень нравилась поэма Полетаева о боевых действиях полка. Он переписал её себе в старую, замусоленную толстую тетрадку, которую с удовольствием доставал из своего рундучка на ночных привалах, и читал вслух, сидя у костра, покуривая трубочку и изредка смахивая слезу с седых усов.

— Да, персы опомнится не успеют, как мы уже в Тебризе будем, — весело сказал поэт. — Какая там атака, нас ждёт парад под седыми стенами этого великана Востока. Эге, надо записать выраженьице, может ещё понадобится, — пробормотал Андрей и достал из-за пазухи записную книжку.

И на этот раз поэт оказался прав. Русские батальоны так стремительно вышли к столице Азербайджанского наместничества Персии, что тебризцы даже не стали помышлять об обороне, а сразу же выслали делегацию горожан во главе с сыном местного губернатора. Полковник Муравьёв на азербайджанском языке вёл все переговоры о сдаче города. А вечером, когда русские войска уже удобно расположились за крепостными стенами цитадели, приказал устроить праздничный фейерверк. Над городом взвивались разноцветные ракеты, ярко горели многочисленные плошки с маслом и фитилями, расставленными на стенах города. Тебризцы высыпали на улицы. Центральная площадь была полна народу. В кахвехане и чайханах отбою не было от посетителей. Складывалось впечатление, что город взяла не армия противника, а в него вошли освободители, устроив после этого вместе с местными жителями весёлый праздник. И в этом Николай Николаевич не ошибся: хорошо зная Персию, он так и предполагал, что многие жители этой северной провинции просто изнывали под алчной и жестокой властью каджарской шахской династии. Её ослабление было им только на пользу.

Полковник Муравьёв ходил по городу и принимал поздравления. Все — и горожане, и русские солдаты, офицеры и генералы — знали, что заслуга взятия Тебриза целиком принадлежит ему. Но и для врагов Муравьёва это не было секретом. Недаром Аббас-мирза, находившийся в этот момент в двадцати вёрстах от города, разрыдался, когда увидел огни победного фейерверка, и послал русским предложение подписать мир. А на следующий день в город на взмыленной лошади прискакал нарочный от Паскевича с предписанием остановиться и ни в коем случае не штурмовать Тебриз. В суматошные, полные различных дел дни полковник Муравьёв часто появлялся на так хорошо ему знакомых улицах. Ходил он почти без охраны. И на этот раз, в полдень, он шёл в сопровождении только пятерых солдат из своего 7-го карабинерного полка. Среди них были Александр Стародубский и Андрей Полетаев. Они шли не спеша по центральной улице города в тени раскидистых чинар и ив, росших у арыка, и беседовали о персидской поэзии. Андрей, как всегда увлёкшийся, когда речь заходила о поэзии, размахивал руками и читал по памяти отрывки из французских и русских переводов персидской поэзии. Вдруг из-за толстых стволов деревьев выскочили несколько человек в барашковых кулахах на головах, в драных разноцветных архалуках, с шашками наголо. Первый из нападавших подскочил к полковнику и взмахнул шашкой. Николай Николаевич ещё только выхватывал свою саблю. В этот миг Андрей Полетаев, даже не успев сорвать ружьё со своего плеча, шагнул вперёд и закрыл собой Муравьёва. Клинок рассёк ему шею и грудь. Через долю секунды Александр Стародубский уже проткнул штыком бандита. Полковник зарубил следующего. Нападавшие, не выдержав удара четырёх штыков и одной сабли, бросились врассыпную.

— Тот алый ястреб предвещал мою смерть! — проговорил Андрей с усилием, когда Пахомыч опустился рядом с ним на пыльную горячую дорогу и положил его голову себе на колени. На губах умирающего пузырилась кровь. Через минуту Пахомыч закрыл глаза поэта и затрясся в рыдании.

Полковник и солдаты сняли головные уборы и склонились над геройски павшим в бою товарищем. Андрей Полетаев только месяц не дожил до выхода первой книги, которая произвела по всей России эффект разорвавшейся бомбы. И как власти ни пытались её запрещать и изымать из продажи, молодёжь уже знала её наизусть. А Александр Стародубский, когда войска корпуса осенью с победой вернулись домой, был вновь произведён в прапорщики. Он начал командовать взводом у того же капитана Маклакова, который и на Персидской кампании остался, к своему глубокому огорчению, без единой царапины. Но впереди уже назревала новая война с турками. Поэтому Григорий Христофорыч ещё не потерял надежды на пенсион. А «неуступчивый» полковник Муравьёв в марте 1828 был произведён в генерал-майоры и, получив под командование гренадерскую бригаду, уже через два месяца выступил в поход. Началась новая его боевая кампания, на этот раз против турок. Но перед отправкой к месту боевых действий генерал Муравьёв и прапорщик Стародубский вместе пришли на могилу поэта на тифлисском кладбище. Они постояли молча перед простым мраморным памятником, воздвигнутым на средства почитателей поэта, положили цветы и сразу же отправились в поход. Покидая город вместе с колонной войск, они не видели, как на могильную плиту поэта сел степной ястреб и долго смотрел с кладбищенского холма на долину, по которой двигалась нескончаемая змейка батальонных колонн. Война всё ещё продолжалась на древней многострадальной земле Востока, и кто будет следующей её жертвой, никому не дано было знать.