Олег Капустин - Судьба генерала

— Где же вся эта восточная роскошь, мудрость и красота? Неужели меня просто обманули книги множества путешественников, которых я с такой жадностью наглотался в детстве?

Николай всмотрелся в огни огромного лагеря, разбитого вокруг шахского дворца, невысокого двухэтажного кирпичного здания. Несмотря на глубокую ночь, до слуха штабс-капитана долетали обрывки ругани персидских часовых, сарбазов, со своими офицерами, лай собак, рёв верблюдов и ослов, ржание коней и, утомительно-несносное на европейский вкус, гортанное, рыдающе-молящее и порой переходящее в дикий крик пение сазандаров [24] Сазандари — исполнитель на сазе или другом народном инструменте в Закавказье. под звуки чианур и барабанных трелей. И всё это непонятным образом волновало душу Муравьёва.

«Нет, по клопам и блохам в старых коврах в комнатах караван-сараев нельзя судить о Востоке. Он многолик, как, впрочем, и сама жизнь, и загадочен. И то, что его прелесть проникла мне в душу, как ароматные, такие сладкие и дурманящие облачка дыма из кальяна, это точно. Теперь, где бы я ни был, вспоминать с тоской этот мой Восток я буду всегда!»

Николай, улыбаясь и зевая, выбил о каблук сапога из кривой, короткой трубки остатки пепла, встал, потянулся и удовлетворённо взглянул на звёздное небо, на чернеющую неподалёку башню минарета и высокий тополь, дрожащий в лиловой темноте от порывов прохладного ночного воздуха, дующего с гор.

В то время как Ермолов вёл настойчивые переговоры с шахскими чиновниками в Султании, жёстко отбивая все их попытки тихой сапой аннулировать некоторые статьи Гюлистанского мирного договора, в Тебриз наследнику персидского престола Аббас-мирзе пришло разгневанное письмо отца. В нём шах грозил смертью всем, замешанным в покушениях на жизнь русского посла, объявляя при этом безмозглыми идиотами тех, кто в данный момент стремится к войне с могущественным русским соседом, имея всего несколько неплохо стреляющих орудийных расчётов и толпу сарбазов, улепетывающих при первом же выстреле русских пушек или ружей. В заключение разгневанного письма Фатх-Али-шах задавался вопросом: а правильно ли он поступил, выбрав среди своих сыновей наследником именно Аббас-мирзу? Не стоит ли изменить это, может быть, ошибочное решение?

Правитель Азербайджана перепугался до смерти. Он отлично понял, что зашёл слишком далеко. С перепугу шахзаде чуть не отдал приказ удавить Мирзу-Безюрга, своего первого помощника во всех делах. Но тот, почувствовав опасность, прорвался всё-таки на приём к Аббас-мирзе и долго валялся у него в ногах, целуя сафьяновые сапожки наследного принца и уверяя со слезами на глазах, что он уже давно приказал уничтожить всех, кто был замешан в заговор против Ермолова, и никто не сможет доказать неопровержимо, что нити этих попыток убийства русского посла ведут именно к правителю Тебриза.

— А сам я нем как рыба и ещё пригожусь будущему шаху! — стонал, ползая по ковру, каймакам, подметая длинной тощей бородкой следы от сапог перетрусившего и поэтому очень опасного повелителя.

— Кто передал яд Экбалу? — уставился подозрительно на старого воспитателя Аббас-мирза.

— Купец Зейтун, о мой повелитель, — вскрикнул каймакам, — но он уже валяется в арыке с перерезанной глоткой.

— Так-так, а кто передавал яд Зейтуну? — смотрел пристально большими, карими глазами шахзаде на старика в белом тюрбане, наступив ему на шею.

— Сулейман-хан, и он погиб в схватке с русскими неподалёку от Уджана, клянусь вам, о мой благодетель! — врал каймакам.

— А почему сам Экбал ещё жив? Ведь он главный свидетель!

— Он не выходит из русского лагеря, но мы до него доберёмся, как только он прибудет в Тебриз, на обратном пути, даю слово!

— Ну, смотри, старик, если у моего отца появится хоть один живой свидетель, то с тебя с живого сдерут кожу на моих глазах, а голова будет целый год торчать на колу перед воротами моего замка. Пошёл вон! — пнул утробно екнувшего отбитой селезёнкой старого учителя Аббас-мирза и убежал, разгневанный, в другую комнату.

А каймакам Мирза-Безюрг, второе лицо в государстве среди чиновников, уполз из палат наследного принца и встал на ноги, благодаря Аллаха, что он пощадил его жизнь.

Что касается купца Зейтуна, то его и правду зарезали, как барана, чуть ли не посреди бела дня, в безлюдном переулке рядом с его домом. Несколько свидетелей этой страшной сцены даже пикнуть не посмели, хорошо понимая, что это отнюдь не простые разбойники так вот запросто при дневном свете режут известного и богатого купца у них на глазах. А Шахрасуб в один момент стала самой молодой и богатой вдовой во всём Тебризе. Несмотря на глубокий траур, соблюдаемый безутешной вдовушкой, к ней зачастили пожилые женщины, очень похожие на свах. Поговаривали, что не только купцы, но и высокопоставленные лица возгорелись желанием поместить оставшуюся одинокой красавицу в свои гаремы, ну а многочисленные мешочки с золотом погибшего купца — в свои бездонные карманы. Но Шахрасуб стойко отбивала все эти недостойные поползновения.

А тем временем русское посольство, простившись с шахом, успешно завершив свою миссию, двигалось назад. Вскоре его встречали уже в Тебризе. Теперь уже Аббас-мирза и глазом не моргнул, когда сапог русского посла вступил на ковры его парадного зала. Ермолову поставили кресло, и он не спеша беседовал с предупредительным и очень любезным наследником персидского престола. Вся свита русского генерала — тоже, естественно, в сапогах — стояла за его спиной. Многие молодые офицеры не смогли сдержаться, чтобы с улыбкой не взглянуть на Аббас-мирзу. Ему был преподан хороший урок, после которого он десять лет просидел смирно в своём Тебризе и решился напасть на русских, только когда пришли известия, что в Российской империи беспорядки: умер один император, а другой с помощью пушек на Сенатской площади смог всё-таки утвердиться на ещё не очень-то устойчивом под ним троне; кроме того, стало известно, что легендарный сардарь Кавказа, Ермолов, вот-вот будет смещён со своего поста новым любимцем очередного властителя России. Но и тут Аббас-мирза жестоко просчитался, проиграв войну и уступив новые земли до реки Араке, как предупреждал его провидчески в первую их встречу в мае 1817 года бесстрашный и дальнозоркий русский генерал. Честолюбивый Аббас-мирза так и не стал шахом Ирана. Он умер за год до кончины своего отца. И только сын главы персидского Азербайджана занял столь вожделенный для отца престол.

20 же сентября 1817 года, ещё задолго до этих событий, благодатной осенью русское посольство покинуло Тебриз. Летняя жара стала спадать. На привалах при свежем ветерке Николай Муравьёв, как и прочие офицеры, с удовольствием роскошествовал на коврах под тенью шелковиц и раскидистых чинар, объедаясь фруктами. Рядом с ним частенько сидел, переодетый в форму русского солдата, Экбал-Сергей по фамилии Васильев, наверно с большим нетерпением, чем любой из посольства, дожидающийся момента, когда же они пересекут персидско-русскую границу. А всего в сотне метров от обоза посольства шёл длинный караван из тяжело навьюченных верблюдов. Это богатейшая купчиха Тебриза, достопочтенная Шахрасуб решила лично возглавить торговую экспедицию на Кавказ, предварительно тайно и очень выгодно продав и свой дом, и лавку на базаре в Тебризе. Поэтому, когда русское посольство вступало в Тифлис, оно больше напоминало восточный караван. Ревели верблюды, встречающие грузины стреляли вверх, а горцы джигитовали в клубах пыли вокруг дороги. А во главе этого нового Вавилона, вобравшего почти все национальности Востока, ехал на огромном белом коне сардарь этого благодатного края, уже знаменитый и здесь Алексей Петрович Ермолов, и милостиво кивал всем знакомым и незнакомым подданным. В чертах мужественного загорелого лица и самой осанке проконсула Кавказа появилось что-то от восточного владыки. Это недавно заметил и Николай Муравьёв.