Олег Капустин - Судьба генерала

— Не волнуйтесь, ваше высокопревосходительство, — проговорил спокойно и очень уверенно капитан, догадавшийся по выражению лица командира корпуса о его мыслях. — Ничего со мной эти узбекские татары не сделают. Сейчас русских по всей Азии отлично знают, и все эти ханы да беки побаиваются нашего оружия. Тем более им уже известно, как вы круто наводите порядок на Кавказе. Так что хивинский хан ещё двадцать раз подумает, перед тем как со мной, русским послом, какую-нибудь поганую штуку сотворить.

— Но я тебе повторяю, Николай, действуй осторожно. Я от этой первой экспедиции ничего особенного не жду. Она носит, можно сказать, только ознакомительный характер. Так что не рискуй попусту. Знаю я тебя, горячую голову. Я и главе экспедиции, майору Пономарёву, строго-настрого предписываю, чтобы тебя только в том случае отправлял в Хиву, если будет обеспечен залог в несколько человек из лучших трухменских фамилий.

— Стопроцентной безопасности в таком деле всё равно не добьёшься, Алексей Петрович, — тряхнул головой Муравьёв, — вы это не хуже меня знаете. Я иду первым, а это значит, обязательно столкнусь с чем-то неизвестным, чего мы с вами, здесь сидючи, у самовара, уж никак предусмотреть не в состоянии. Бог не выдаст — свинья не съест! А я малосъедобный.

Генерал посмотрел на его колючие вихры, волевую и смекалистую физиономию и рассмеялся.

— Да уж, Николай, кто попытается тебя проглотить, обдерёт глотку до крови. Если уж кого и посылать в эту отчаянную миссию, так это тебя! И, кстати, твоё хорошее знание татарского языка, который в обиходе у нас в азербайджанских ханствах Закавказья, тебе очень даже пригодится, ведь и у трухменцев, и у узбеков языки родственные, тюркские. В крайнем случае и без переводчика сможешь объясниться. Ну, хорошо, получишь от моего имени письмо к хивинскому хану и приличные подарки, — продолжил инструктировать своего подчинённого генерал. — И запомни: в сношениях с Мухаммед-Рахим-ханом ты должен внушить ему, что послан собственно от меня, но государю императору донесено будет подробно о том приёме, который им оказан будет тебе, и что я, впрочем, не смел бы отправить тебя, Николай, если бы не знал, что великий государь российский желает дружбы и доброго согласия между нашими народами.

— Понятно, так называемые дипломатические тонкости, — усмехнулся Муравьёв.

— А как же ты думал, ты, брат, теперь и дипломат, а не просто военный, от твоей изворотливости очень многое зависит. И не смотри, как европеец, на средства лести. Я тебе это ещё в Персии говорил. Между народами азиатскими употребление лести — дело вполне обыкновенное и даже во многих случаях обязательное. Поэтому и ты, Николай, не страшись быть расточительным в оной, чтобы иметь большие выгоды в наших общих делах.

— Раз надо, так надо, о высокославный, могущественный и пресчастливейший Российской империи главнокомандующий в Астрахани, в Грузии и над всеми народами, обитающими от берегов Чёрного до пределов Каспийского моря, — по-восточному сложив руки лодочкой у себя перед грудью, низко кланяясь, проговорил скороговоркой Муравьёв.

— Молодец, Николай, вживайся в образ, ты у нас теперь Мурад-бек, славный торговец татарский, ведущий своих верблюдов в Хиву, — засмеялся Ермолов. — Да, кстати, чтобы не забыть, отпори ты этот чёрный ворот с серебряными листьями у мундира и пришей обычный армейский красный. А то, когда будешь представляться хану в полной парадной форме, как бы кто-нибудь его не надоумил, что ты штабной офицер, занимающийся разведкой. Там, брат, от каждого пустяка твоя жизнь будет зависеть! Ну, с Богом! Иди, готовься к экспедиции. Письма от меня, деньги и дополнительные инструкции получишь позже от начальника штаба корпуса. — Ермолов обнял Николая. — И запомни, гвардеец, мы здесь, конечно, не можем знать всех полезных исследований, кои ты можешь совершить, чтобы облегчить нашему правительству пути к будущим предприятиям в столь важном для российских интересов регионе, поэтому полностью полагаюсь на твою инициативу, как в бою. Общие задачи тебе поставлены, а там действуй по обстановке. Я в тебя верю.

— Приложу все силы, ваше высокопревосходительство, чтобы выполнить все те трудные обязанности, которые на себя добровольно взял, и без исполнения оных не посмею показаться перед вами, а также и перед товарищами моими, — ответил спокойно и твёрдо капитан гвардейского генерального штаба и бодрой, уверенной походкой вышел из просторного кабинета наместника Кавказа.

А в середине июня 1819 года Николай Муравьёв покинул гостеприимный город Тифлис и отправился в Баку, где его уже ждал в порту двадцатипушечный корвет «Казань». Ветер далёких и опасных странствий гудел в его обновлённых по этому случаю снастях. На корме гордо развевался Андреевский флаг.

В это же время в Тебризе наследник персидского престола сидел у себя в роскошном парке, по-восточному скрестив ноги, на мягких подушках в небольшой беседке, густо увитой виноградными лозами с широкими, ещё ярко-зелёными листьями. Было жарко. Густо пахло растущими неподалёку ранними сортами роз и острыми мускусными благовониями, смешанными со сладковатым потом танцующих перед ним на огромном ковре, расстеленном перед беседкой, танцовщиц. По их полуобнажённым гибким телам пробегали лиловые тени от листьев чинар и древних карагачей, волнуемых лёгким ветерком. Аббас-мирза устало-равнодушно и даже с оттенком некоторой брезгливости посматривал на извивающихся под тягучую музыку девушек, старающихся изо всех сил понравиться привередливому повелителю. Но большие миндалевидные карие глаза шахзаде апатично взирали на прелести восточных красавиц. Он напоминал вконец объевшегося кота, которого уже просто воротит от всей этой мелкой живности, что мелькает у него под носом, но всё же продолжающего краем глаза по привычке посматривать на шевелящуюся около него, не до конца придавленную мышку, раздумывая лениво, а не слопать ли ему ещё одну. Распахнулся его тонкий, алый, шёлковый архалук, обнажив грудь, густо заросшую курчавыми, чёрными волосами, уже тронутыми сединой. На бритой голове вместо остроконечной барашковой папахи-кулаха была надета лёгкая, белая, вышитая красным шёлком шапочка — аракчин. Аббас-мирза пил не спеша из хрустального бокала шербет со льдом и равнодушно посматривал вдаль.

Рядом с ним сидел каймакам Безюрг, за прошедшие два года ещё больше высохший и пожелтевший, но продолжающий вести все дела своенравного и по-женски непостоянного в настроениях господина. Мирза-Безюрг что-то бубнил себе под нос, низко склонив голову, зачитывая выдержки из свитков, которые разворачивал у себя на коленях. Была видна только покачивающаяся взад-вперёд зелёная, затейливо повязанная чалма — эммаме — да длинная, жидкая, окрашенная хной бородёнка, мерно дергающаяся в такт чтению.