Михаил Альшевский - Варяги

— Сядем, — сказал Михолап и остро глянул на рыболова. — Тебя как зовут-то?

— Сивой, — с тревогой ответил рыбак.

— Так вот, Сивой, молви, ждёт ли князь Стемид гостей незваных и готов ли к их приходу?

— Того не ведаю, — ответил Сивой.

— Вы разве ничего о воеводе Рюрике у себя в Плескове не слыхали? — спросил и Радомысл.

— A-а... о бодричах, — с облегчением произнёс Сивой. — То ваше дело. Они на вашей земле, вы с ними и милуйтесь.

— Вот-вот, — с издёвкой сказал Михолап. — Старейшина весьский Михолов так же, наверное, думал. Только что теперь от тех дум осталось? Разграбленное Белоозеро, дружина Синеуса на шее да в придачу ещё и дань Рюрику...

— Не может того быть! — вскочил Сивой. — Когда случилось?

— Три седмицы назад, — скупо ответил Радомысл.

— Сдаётся мне, теперь ваша очередь — вздохнул дружинник. — Чую, готовит что-то Рюрик. То посаженный к нему в Ладогу ездил, теперь сам сюда пожаловал. Сговариваются. Только о чём? На Новеград он не сунется, летом морду набили, помнить должен...

— Ах ты, лешак его забодай, как же это, а?

— А вот так, — твёрдо ответил Михолап. — Езжай-ка ты, Сивой, побыстрее в Плесков, упреди князя Стемида: пусть сполох ударит. Всей земли не защитите, хоть Плесков отстоите. Рюрик осадой вряд ли заниматься станет. Порыщет по селищам, пограбит и уйдёт. А Плесков не отстоите — не миновать и вам его дружину кормить. Да о нас с ним, — дружинник кивнул на Радомысла, — помене трепи. Не пришло ещё время.

Кузнец согласно наклонил голову.

Братья выступили чуть ли не в один день: Рюрик с Трувором в большой поход на кривичей, Синеус в малый — по отдалённым селищам и становищам веси. Награбленных запасов в Белоозере даже для оставшейся малой дружины хватило ненадолго. Как ни настойчиво требовал их Синеус от старейшины Михолова, тот со старческим равнодушием твердил упрямо:

— Всё взяли. Ничего нету, — и, закрыв глаза, превращался в истукана.

Синеус и сам замечал, как женщины ножами скребли древесную кору, вымачивали, сушили, смешав её с мелкой рыбёшкой, толкли, и весь с жадностью поедала лепёшки. Пока запасов было в избытке, воины издевались над охотниками, соблазняя их куском мяса и ломтём хлеба, зазывали к себе женщин помоложе. Но запасы таяли стремительно — для сотни здоровых мужиков, от безделья не знавших чем заняться, требовалось много. Потому и рискнул Синеус, не дожидаясь тёплых дней, отправиться за новой данью.

Перед самым выступлением к Синеусу без зова явился плесковец Рогуля, толмач, которого впервые увидел Синеус на поле брани. Закутанный в шкуру сохатого, старик выглядел страшилищем лесным, но смотрел на Синеуса смело, с достоинством.

— Не знаю, как называть тебя: воеводой или князем. токмо пришёл я слово молвить, Синеус. В твоей воле меня убить, но смерть моя тебе прибыли не даст. Вижу, в поход ладишься. За своей смертью идёшь. Синеус Белоозеро вы врасплох взяли. Теперь роды весьские знают, чего от вас ждать. Земля наша велика, мест укромных много. Уйдёт весь в дебри лесные — не найдёшь. Становища зорить станешь — люди в лесах перемёрзнут, пушнины не найдёшь, припасов не добудешь — кому польза? И ещё тебе скажу, Синеус: тетива и та лопается, ежели тянуть её через меру. За смертью идёшь, Синеус...

Молча выслушал речь старика Синеус. Так же молча, не торопясь, деловито вытащил меч из ножен. Явно издеваясь над стариком, долго рассматривал клинок, пробовал пальцем остриё. Рогуля стоял спокойно, только глаза чуть сузились.

Смерть старый плесковец принял достойно.

Синеус равнодушно приказал выбросить труп на улицу. До вечера из изб никто не показывался. Утром трупа на месте не оказалось. Воины обнаружили три свежие лыжни. Трое покинули Белоозеро.

Затмила старость разум Михолову. Переждать бы ему день-другой, отправить людей в пургу, чтоб следов от лыж не оставалось. Ах ты, старый охотник. Куда подевалась былая хитрость?

Синеус действовал стремительно. Разделив дружину на три части, по три десятка людей в каждой, ринулся в погоню. Не посланцы нужны, они — тьфу, ничтожество. Путь нужен, становища нужны. Строго-настрого повелел идти сторожко, схватить беглецов, и, хоть под пыткой, к становищу или селищу пусть ведут...

А Рюрику не повезло. Уже на дальних подходах к Плескову дружину, бредущую так же вольно, как и в походе на Белоозеро, кривичи засыпали стрелами. Пока в суете и толкотне воины расхватывали из саней луки, кривичи метали из-за деревьев смерть, а потом как в воду канули, растворились в лесу. Попробуй догони без лыж. На конях в лес и соваться нечего.

Хотя и не такой уж великий урон нанесли кривичи — полдесятка убитых, чуть больше поцарапанных, — но Рюрик помрачнел. Кривичи взяли кровь, своей ни капли не пролив.

Под Плесковом ждала ещё большая незадача: князь Стемид сел в осаду, предварительно окружив град высоким снежным валом. Не одну сотню бочек воды вылили на него плесковцы, пригладили на совесть — ноге зацепиться было не за что. Вал высокий, сколько воинов за ним — не видно. Наверное, не мало, раз кривичи рискнули по дороге напасть. Малые силы только глупый дробить будет.

В тайных беседах старейшина Олелька осторожно советовал воеводе: ежели не получится с Плесковом, спускайтесь на юг, дорога торная, другой град — Изборск — недалече. Все грады Стемид укрепить не сможет. Потому как нападения не ждёт, а и ждать будет — всё едино сил не хватит.

В тот же день дружина Рюрика отошла от Плескова, и невзятый град вскоре остался позади.

В Изборске так скоро незваных гостей не ждали, понадеялись, что замешкаются они у Плескова. Несмотря на требование князя Стемида — перевезти в Плесков всё ценное, людей и живность схоронить в лесах, — старейшины Изборска медлили. Не верилось, что бодричи в зимнюю стужу поднимутся в поход. Мало ли что какому-то рыбаку Сивому в башку взбредёт.

Спохватились старейшины, да поздно. Призывно зазвучало било, а передовые уже в ворота ломятся. Пропал Изборск, дружина злобу за плесковскую неудачу на нём выместила. Добро, пожар не пустили, зато выгребли всё под метёлку.

Сел Рюрик в Изборске. Дружина пошла шарить по земле кривской. С каждый днём росли запасы. Рюрик веселел, Трувор хмурился. И совсем не удивился старший и не стал отговаривать, когда младший брат объявил задуманное:

— Дружина моя пожелала здесь остаться. Остаюсь и я. Синеус — в Белоозере, я — в Изборске. Ты сядешь в Новеграде — так будет. Сбывается, о чём говорили в Арконе: мы будем володеть всей землёй...

Охотники возвращались с зимних ловищ нагруженными ценной пушниной. Возвращались, истомлённые многодневными погонями за неутомимыми куницами и соболями, с надеждой на скорую ласку женщин, восхищенный смех детишек, скупую похвалу старейшин рода. Горяча воображение видением семейного очага, торопили тяжёлые, подбитые шкурой сохатого лыжи.