Михаил Альшевский - Варяги

— С врагом никогда нельзя быть честным и открытым. Ты понял, что Гуннар враг нам, всем нам. И вести себя надо было, как в стане врага. Умышленно согласиться с его доводами, показать, что тебе нравится его предложение. Уйти другом, и только потом действовать. Теперь я начинаю понимать, почему люди долин перестали говорить о моём поединке с Хердом. Гуннар действует исподтишка — он ещё до тинга заставляет роды обсуждать его предложение объединиться. Если бы ты не предупредил его о своём несогласии и раньше приехал ко мне, можно было бы попытаться противостоять ему, объяснить людям, что к чему. Теперь поздно. Задули злые ветры, скоро тинг...

— Ты думаешь, он осмелится выйти со своим предложением на тинг?

— Ты молод, и я не часто видел тебя на тингах. Не обижайся, в этом нет для тебя позора. Но знай, Гуннар не первый раз будет делать такую попытку. Было и раньше...

— Ты говоришь: было. Значит, роды не прислушались к нему. Люди не согласны с Гуннаром, — обрадовался Торгрим.

— Да, не согласились. Пока во главе родов стояли мудрые старейшины, как твой и мой отцы. Но и тогда Гуннару удавалось многих склонить на свою сторону, а иных принудить. Нынче и того хуже. Гуннар стал силой; сила же, да будет тебе известно, притягивает. Не ты ли сказал, что двор конунга полнится воинами? Свой род не мог ему столько дать. Другие прислали... Мы же с тобой даже не знаем, сколько долин сегодня согласны с Гуннаром и поддерживают его. И сколько поддержат на тинге...

— И всё же у скалы законов я буду обвинять его...

— В чём? Что он посылает своих дружинников грабить землю твоего рода? Или в оскорблении твоего отца? Старейшины не примут такого обвинения, оно... бездоказательно.

— Но Кари...

— Вот именно — Кари, — горько усмехнулся Торир. — Кари, но не Гуннар. И даже не Кари, ведь ты встретил его за пределами твоих земель. Тебе не удастся доказать, что преследуемые тобой воры и разбойники были из его дружины. Подожди, не торопись, — предостерегающе поднял он руку, заметив возмущённый жест Торгрима. — Обдумай и... согласись.

Слова Торира поразили Торгрима. Как же так? Неужели тинг не поверит ему? Неужели действительно прав Гуннар, утверждая, что роды живут не так, как жили раньше? Торир убеждён, что Торгриму не поверят. Закон перестаёт быть законом, если в его нерушимости и справедливости сомневается хотя бы один человек. Конечно, вся его дружина выступит свидетелями, что Кари разорял бондов рода. Ну и что? Торир прав: конунг останется в стороне. Обвинять Кари? Но он всего-навсего исполнитель воли Гуннара. Значит, он, Торгрим, уже проиграл.

— На тинге нечего делать, — неожиданно вслух закончил он свои размышления.

— Если мы будем хныкать и заранее предаваться унынию, нам конец, — жёстко ответил Торир и чуть мягче добавил: — Моё положение не легче твоего, но я не собираюсь склоняться перед Гуннаром.

— Что ты предлагаешь? — Этим вопросом Торгрим признал старшинство Торира.

— На тинге дело нам найдётся, — ответил Торир. — Мы должны дать Гуннару бой и попытаться сорвать его замыслы. Люди долин должны жить по-прежнему свободно. Ради этого стоит рискнуть. Ушедшие в Вальгаллу смотрят на нас, мы должны оправдать их доверие...

А в голове вертелась мысль: «Если тинг приговорит к изгнанию, соберу дружину, уйду в набег. Торгрим может пригодиться. Гуннар вцепился в него крепко, не выпустит. У Торгрима не будет другого выхода, кроме как сопровождать меня. Он молод, но может пригодиться. Может пригодиться...»

— Ты думаешь, это возможно — противостоять Гуннару? — настойчиво спрашивал Торгрим.

— Это битва, ярл. — Торир поднял на гостя сузившиеся глаза. — В битвах воины терпят поражение и гибнут. Разве ты не знаешь этого? Но что значит гибель нескольких дружинников, если битва приносит победу над врагом? Ты пришёл ко мне с предложением союза против Гуннара. Я принимаю его. Будем ли мы нападать на Гуннара или обороняться, но это — битва. Я не знаю, чем она закончится для нас лично. Может быть, люди долин осудят нас. Пусть так, но они не согласятся на домогательства ярла Гуннара. Клянусь Одином, будет так. И не требуй от меня другого: я не знаю, какие узелки завяжут Норны на волоске нашей судьбы.

— Я буду прям в нашей дружбе, ярл Торир, как этот меч — «Открыватель крови», — поднялся Торгрим и обнажил тускло блеснувший сталью тяжёлый меч.

— Верю, — поднялся и Торир, — и чтобы не было у тебя сомнений в моём роде и во мне, совершим обряд побратимства.

...В окружении воинов Торир с Торгримом отправились к берегу фиорда. Шли в торжественном молчании. Руки воинов сжимали рукояти мечей. На лицах — готовность к битве. Их ярлы вершили благое воинское дело. Священный обряд побратимства — торжество воина. Отныне и до смерти — одна кровь и одна судьба.

Торир и Торгрим мечами вырезали длинный пласт дёрна. Торстейн и Ульв подхватили его и, высоко подняв, водрузили на два копья, вынесенные из родовой святыни-капища. Наконечники копий прорезали дёрн, но он удержался на древках, испещрённых тайными знаками. Концы дернового пласта соприкасались с землёй.

Священные ворота земли открылись для жаждущих побратимства.

Дружинники окружили ярлов и обнажили мечи. Торир и Торгрим прошли в ворота, повернулись лицами друг к другу, одновременно концами мечей взрыхлили у ног землю. Сталь коснулась левых рук, капли крови, смешиваясь, увлажнили землю. Опустившись на колени, ярлы произносили древние слова:

— Из многих станешь одним. Земля приняла кровь. Норны связали судьбы. Один наполнил сердца желанием. Твой дух вошёл в меня, мой — в тебя. Если тот, чьё имя ненавистно мне, поразит тебя, я не увижу Вальгаллы, пока не отомщу. Перед всевидящим и всезнающим Одином говорю: ты брат мне...

В эту осень на тинг съехалось народу втрое больше обычного. Старые землянки, обступившие скалу закона широким полукругом, не могли принять под свой кров всех желающих. Спешно строились новые. Раньше такая работа всегда проходила весело: молодые состязались в умении владеть инструментом, пожилые, проверяя их, подавали каверзные советы, вызывающие взрывы смеха. Нынче трудились молча и сосредоточенно.

Торопились обустроиться — тинг продлится не один день. Жили в тревожном ожидании. Старейшины словно бы невзначай, сходились вместе, сумрачно кивали головами — они знали больше других: конунг задумал небывалое. Но ни один из них не был уверен, твёрд ли в своём решении Гуннар? Поднимет ли он голос у скалы законов? Беседы у родового очага — намерение, обращение к народу — действие. Но пока конунга нет и неизвестно, как он поступит, старейшины, каждый наедине с собою, обдумывали возможные решения.

Ждали Гуннара. Дни — небо затянуло тучами, моросил мелкий нудный дождь — тянулись, как труд нерадивого раба. К вечеру третьего дня ожидания прибыл ярл Торир с братьями и Торгримом. Его ладья, стремительно описав дугу по заливу, ткнулась носом в песок чуть поодаль от других тесно сгрудившихся ладей. На берег, к родовой землянке, сошли немногие — большая часть дружинников осталась на ладье. На это мало кто обратил внимание: дело самого ярла решать, где ему удобнее разместить дружину.