Иван Катавасов - Блаженство по Августину

Чуть закончилась многоветренная морская непогода, манускрипт отправили на запад в Икосиум, на восток в Картаг. Потом первым же кораблем «Исповедь» ушла на север в Рим для попечительного распространения святейшим прелатусом города Святого Петра епископом Анастасием. Он ее тоже заждался и вот радостно дождался.

Зато Аврелий широкому обильному умножению личного многописьменного труда вовсе не радовался. Ему очень хотелось попридержать все тринадцать фолиумов, многое подправить, изменить, вычеркнуть, добавить.

Или же, как там у Горация в «Науке поэзии»? хранить, выправлять до девятого года?

Тем не менее править, мусолить рукопись можно до бесконечности. Оттого и достославный художник Апеллес нам императивно советует: руку прочь от готовой картины! Что написал, то написал. Восковыми красками на дереве или галлоидным чернилом на пергаменте. И в писательстве есть империум.

К тому же незачем плодить разные, во многом несовпадающие авторские списки, соблазняя дерзких или неряшливых переписчиков на произвол, неблагодарно искажающий букву и дух, однажды запечатленные в словах и строках. Список в оригинале рожденный и сотворенный должен быть не лучшим или худшим, но единым рельефным оттиском, образом, самолично рукой автора удостоверенным.

Действительно и достоверно: на июньских идах епископ Гиппо Регия отплыл в Картаг, поспешил на большое синодальное собрание африканских иерархов, пользуясь попутным западным ветром, преобладающим в эту пору года, освеженную дождями середины лета. Исповедимо и вестимо, на Иоанна Крестителя приходится летнее празднество окончания сбора первого урожая. Пришло время и автору громкого исповедального сочинения пожинать плоды благодатного творчества.

В Гиппоне у епископа нашлось не так уж много читателей. Наперечет известны книготорговцам те, кто сломя голову немедля разорился на приобретение дорогущего пергаментного фолианта «Исповеди». Люди победнее больше ее слушали в выдержках, в руках не держали. Поговорили и забыли. Мало ли чего боговдохновенного написал наш многоученейший прелатус?

С распространением сочинения его святейшества Августина на папирусе расчетливый отец Гонорат Масинта настоял погодить. Первые, достоимущие все равно станут последними, когда менее зажиточные читатели в массе возьмутся за тринадцать книг «Исповеди», переписанные на материалы подешевле. Тогда как для общественных библиотек предпочтительнее манускрипты на прочном переплетенном пергаменте.

В богатом Картаге, по сведениям книготорговцев, у «Исповеди» ожидаемо оказалось больше читателей и покупателей, чем где бы то ни было.

Неожиданностью стало преобладание среди них женщин. Как ныне всяко образованная благородная картагская матрона возжелала иметь личный список. Причем не самодельной домашней переписки, но оригинального монастырского исполнения, сотворенного во святости и благочестии. Причем приобретали востребованные манускрипты и ревностные христианки и супруги закоренелых язычников. Причем обсуждали они творчество прелатуса из Гиппона совместно, исключительно в дамском кругу, тишком, шу-шу-шу, без участия мужчин.

Между прочим, вслед за женами потянулись мужья, за ними родственники, клиенты…

Эту успешность звено к звену Аврелию убежденно предрекла матушка Элевтерия еще в Мадавре, когда он ей дал ознакомиться с кое-какими табличками, содержавшими юношеские воспоминания. Сейчас же ее пророчество полновесно подтверждается в цепочке неслучайных событий и предопределенных фактов.

Она, кстати, оказалась его попутчицей на большой торговой биреме в морском путешествии из Гиппона в Картаг. Ее тоже пригласили на епископальный собор в африканский метрополис; на нем среди прочего намечено обсуждение вопроса об устроении и поддержке православно-католических мужских и женских монастырей в провинции Африка. На корабле она в придачу предсказала, что среди нумидийских соотечественников тринадцать книг христианской «Исповеди» Августина станут пользоваться не меньшей блаженной популярностью, нежели языческие «Метаморфозы» Апулея в одиннадцати книгах, сколь бы ни разнились они между собой.

В литературном отношении писателю Аврелию, право же, несказанно польстило сравнение читательницы Кабиро, но ради вящего благочестия правоверный епископ Августин слегка попенял диакониссе Элевтерии за неуместность аналогии, приравнивающей словесную материалистическую форму к идеальному значимому содержанию.

— …Буква-знак мертвит, дочь и сестра моя, коли то или иное писание не животворит Дух Святый… Вспомни-ка о ветхозаветных Моисеевых скрижалях и предостережении апостола…

Кто вооружен правильным толкованием апостольских писаний, тот и предупрежден против славы мирской. Святого отца Аврелия Августина ничуть не смутило, что его узнают на улицах Картага, подходят под благословение, толпятся зеваки вблизи въездных ворот и у стен домуса Скевия Романиана, где он остановился.

Пришлось даже множество раз благословить крестным знамением преподносимые ему с почтением различные списки собственных сочинений. Это у злоехидных и буйных школяров Картага наполовину в шутку, наполовину всерьез возникло и пошло себе гулять поверие, — как моровое поветрие, Господи, помилуй! — будто произведения гиппонского мыслителя приносят удачу на экзаменационных испытаниях.

Прости их, Господи за все и за вся, пускай ведают они либо нет, чeгo творят, негодники.

Ехидства подбавили Скевий и Оксидрак, предложившие за их счет установить на картагском форуме статую некоего Августина из Гиппо Регия. Мол, для поклонения школяров сгодится. Меньше будут у ворот шнырять и под копыта коней лезть.

Аврелий благодушно посмеялся вместе с друзьями. Зачем ему недолговечные мраморные почести? Переменчивы приязнь и сочувствие стад людских. Сегодня того либо другого идола форума популярно возводят на пьедестал, воскуривают фимиам, завтра забывают наглухо. Или того хуже: оплевывают, глумятся, свергают. Примерами вся вселенная полнится.

— …Ибо, друзья мои, авторитетно указано нам евангелистами Матфеем и Лукой, что вся слава царств земных передана Дьяволу. Кому хочет Лукавый дает ее на время. Намедни дал, назавтра отобрал…

Целых две христианские седмицы провел Аврелий в Картаге. Сначала преходяще заседал и красноречиво дебатировал на соборе епископов. О Господи, словно от нимфы Эхо, слова, голоса и боле ничего! От бесплодных словопрений после отдыхал в доме Скевия за дружеским общением по вечерам. Потом коллегиальные оппоненты и сторонники разъехались по епархиям. Теперь по утрам Августин мог беспрепятственно уединяться за работой. В те дни он последовательно занялся давно задуманным глубокомысленным шестодневом «О Книге Бытия буквально», не обращаясь к прежним заметкам и наброскам на эту космогоническую и филогенетическую тему.