Иван Катавасов - Блаженство по Августину

Должно быть, епископ Эводий в данное время добрался в Рим, по заданию предстоятеля убеждает консулов и сенаторов в бедственном положении Африки. То же самое поручено милому Алипию в Константинополе. В помощь ему направлены две очевидицы — мать Элевтерия и молодая монахиня с греческим когноменом Аитема, каким заменено ее старое мирское имя Волюксия…

В первый же месяц осады многим знатным гиппонским согражданам епископ убедительно предложил отослать семейства, чад и лишних домочадцев прочь из города, обреченного на тяготы, лишения, фатальные неизбежности. Да и самим благородным декурионам и куриалам, не способным носить оружие, отправляться поскорее в безопасные края, покамест на приморских укреплениях их доблестным защитникам удается отбивать приступы вандалов. В качестве доброго примера он им указал на квестора ветеранов Горса Торквата, чья семья уже не подвергается опасности. Другой расклад — сам Ихтис, который военачальствует над устойчивой обороной порта и предмостных подходов к нему.

— …Прикидываю и раскладываю, святейший прелатус Аврелий, мы с примпилом Сильвой выстоим пару лет при безусловной поддержке готов. Бешеным вандалам, знаешь, зубы-то железно пообломали, отбив полдюжины приступов. Горячую кровь железо холодит.

Но если готы бросят воевать или в хладнокровное предательство ударятся, нам морские ворота не удержать. Это обязательно случится, если не в этом году, так непременно через полгода или полтора германским варварам непременно наскучит торчать в осаде, не видя богатой добычи и случайной наживы, сколько бы им поденно ни платила светлейшая Галла.

Хорошо, когда б и вандалам надоело нас осаждать бесплодно. Не любят варвары сидеть долго у стен или стоять на них. Но злопамятный рекс Гензерик не отступится, покуда меня не достанет. Что ж, я в стратагемах ко всему крепко-накрепко приготовился. Посмотрим еще, кто кого.

Касаемо крепости городских стен, тебе, знаешь, беспокоиться нет нужды. Высокородному Бонифацию деваться некуда, как до последнего удерживать Гиппон для кесаря Теодосия, тогда он с ним в победителях. Зато из-за мятежа Галла и ее комиты никогда не простят ему ни поражения, ни победы…

Военные соображения Горса епископ принял к раздумьям, кое-что для себя решил, просил у Бога внушить ему, если не совет, то предчувствие. Вполне возможно, время уходить для него наступит пораньше, чем для ближних и присных. Как ни посмотри, ему все же семьдесят пять с лишним лет.

За его столом теперь тесно собираются епископы, нашедшие временное спасение и свободу от преследований за неприступными стенами Гиппо Регия. Меж тем о настоящем освобождении праведных Христос Спаситель непреложно позаботится.

Однажды в майские календы на третий месяц осады нумидийский архиепископ задумчиво обронил за обедом:

— Мне хотелось бы, чтобы вы это знали, друзья и братья мои, в эту годину страшных бедствий и несчастий. Я испрашивал у Бога: благоугодно ли Ему освободить нас от воинственно осаждающего и несносно досаждающего нам врага? Или же во всевидящих очах видится иное, коль скоро служителей Своих укрепляет Он неустрашимой доблестью, дозволяющей покоряться воле Его в ниспосланных Им испытаниях? Либо милость Его распростерта столь широко, что Tы, Господи Боже мой, возьмешь смиренного просителя в лоно Свое?

Помолимся же Господу Богу нашему, братья и друзья мои, за наш покой в мире, за тех, кто нас защищает, и за тех, кому нужна защита… От кого и от чего каждый решает сам в себе. Един свят Господь за всех…

Спустя несколько дней Августин внезапно слег в изнуряющей тело и душу лихорадке. На второй день ясность мышления и неизменный разум к нему возвратились, благодаря энергичному лекарственному врачеванию медикуса Эллидия. Хотя общая изнеможенная слабость по-прежнему его одолевала. С постели он больше не поднимался и работал лежа: писал, читал, диктовал письма. Брался за посох, словно желая встать, когда в подробностях выслушивал воинские новости о ходе осады и прибытии подкреплений из Рима.

Двумя с половиной месяцами позднее он перестал касаться посоха, прислоненного к изголовью кровати. А ослабевшие пальцы не могли удержать ни стилус, ни вощеную табличку у груди. Незадолго до того он отдал распоряжение перенести на пергамент его последние заметки.

Три дня он провел в молчаливом молитвенном бдении, после же попросил переписать отдельные краткие псалмы царя Давида и прикрепить листы на стене, чтобы он их мог прочесть, чуть повернув голову.

С той минуты он решительно и властно воспретил, прерывая его молитвенную беседу с Богом, входить к нему в келью кому бы то ни было за исключением прислуживающих безмолвных причетников. Один раз приходили утром, в урочный час помогая оправить потребности естества и поддержать чистоту беспомощно расслабленного тела. Вторично заходили вечером после заката, принося немного пищи и вина.

По прошествии десяти дней и эти малые телесные нужды уж отпали за ненадобностью. Настало время попрощаться с ближними, немножко поговорить, ободрить, дать утешение остающимся. Например, вспомнить о наступающих виноградных каникулах и временном перемирии.

Августин мирно скончался в час пополудни в третий день до сентябрьских календ. Он еще слышал скорбный шепот за дверью, осторожные шаги грузного Ихтиса, чей-то тихий плач, наверное, Гонората. Но никого из друзей и братьев он к себе не позвал.

Когда жизнь минула на семьдесят шестом старческом году, обернулась прошлым, то оборачиваться назад не имеет смысла в преддверии будущего. Пусть последние станут первыми…

«Живым остается одно: обратиться к Тебе, Своему Создателю, и жить, больше и больше приближаясь к источнику жизни, и в свете его видеть свет, совершенствоваться, просвещаться и находить счастье».

Епископ сомкнул глаза, неглубоко вздохнул, и последнее жизненное дыхание оставило его бренное душевное тело. Началась другая, в первопричине совечная жизнь чистого духа Августина Гиппонского, блаженного книжника, наученного Царствию Небесному.

Ноябрь 2013.

L. b. s.

Последующие редакции, переиздания необходимы, поскольку без авторских ляпсусов и стилистических изъянов изданных книг в человеческой природе и породе не бывает. Просим заранее принять наши извинения и редакторские правки в дальнейшем.

Bce еще не окончена лингвистическая борьба c анахронизмами в тексте, являющимися в навязчивом виде неизбежных зaимcтвoвaний-кoнтaминaций из новых варварских языков, ныне именуемых: романскими, германскими, семито-хамитскими, тюркскими et cetera — еще немыслимыми в IV–V веках нашей Xристианской эры. Tо жe противоборство происходит в орфографии и орфоэпии стилевых архаизмов, нами транслитерированных c латыни и койне. Ох уж нам эти цеканья, дзеканья, цезари-кесари, центавры-кентавры, ангелы-аггелы! К тому же нам еще немало досаждают анахронизмы из средневековой латыни будущего, о какой во времена Августина никто и понятия не имел.