Иван Катавасов - Блаженство по Августину

Нелепые и абсурдные аргументы этого лживого клеветника и доносчика он конечно бы с легкостью отверг, повергнув в прах омерзительные Эпистемоновы обвинения. Ан тебе нет, на заседание коллегии квесторов не явился, послал вместо себя своего риторского помощника Небридия Дамара, сославшись на тяжелую болезнь, что подкрепил свидетельством достопочтенного проконсула Виндикиана — многоуважаемого всеми ученого медикуcа.

Подумал Аврелий тогда в душевной слабости о том, как же ему станет неудобно и стыдно передавать, повествовать: негодяи из «синих», так-растак их! Его нарочно по наущению хорошо известного им лица оскорбили, подковырнули, позорно опрокинули, словно женщину на рынке. Тогда как Эпистемон, ублюдок, не преминул самолично появиться перед этими чинодралами и принялся публично, многословно распространяться, изъясняться по поводу того самого доношения, поношения и якобы возмутительного, бесстыдного поведения странно отсутствующего оппонента и соперника.

Доказывать ложь о пьянстве ритора Аврелия Августина клеветнику и доносителю Эпистемону Сартаку долго не пришлось. Квесторы немедля почли за благо ему поверить на слово, голословно, — мол, будто бы и тогда, по окончании виноградных каникул обвиняемый был так горестно пьян, на ногах толком не держался, постоянно стремился кувырком полететь носом или затылком об землю. И в тот самый день заседания с постели подняться был не в силах вследствие горького непрестанного пьянства и по дурной привычке безрассудного опьянения неразбавленным крепким каламским вином. Подумать только!..

Квесторы сочли визгливые облыжные доводы профессора Эпистемона весомыми и достоверными. Следовательно, с их точки зрения, ритора Аврелия могли бы принести на заседание в носилках. А они уж сумели бы отличить пьяного от больного не хуже старого доктора Виндикиана при всем уважении к его медицинским познаниям и проконсульскому статусу.

Общежитейскому и вескому мнению трех картагских должностных лиц и немыслимому визгу Эпистемона, очевидно, слегка растерявшийся от потока клеветнических измышлений Небридий не смог риторически-красноречиво противопоставить чего-либо убедительного. И достохвального учителя, руководителя не в службу, а в дружбу должным образом защитить, к сожалению, не сумел.

К тому же неявку профессора Аврелия Августина квесторы коллегиально восприняли, как проявление непростительного неуважения к их служебному сану и благонамеренным заботам о нравственном облике картагской молодежи…

Все же напрасно он поддался жалкой душевной немощи и не прибыл живьем, чтобы опровергнуть чего там ни будь так либо иначе касающегося той беззастенчивой лжи и бессовестной клеветы присяжного наветчика Эпистемона, лицемерно клявшегося всеми поганскими богами.

Ко всему прочему надо все-таки, по правде и по совести говоря, признать кое-что. Неслабо, вернее, на материнской латыни, капитально и специально перепало трем-четырем школярам из Эпистемоновых выкормышей, когда однажды на исходе месяца октябрьским праздничным полуднем в закоулках цирка злопамятный Романиан и его наездники гетулы подстерегли зловредных «синих», оскорбивших достославного ритора Августина. Как на грех Аврелий случайно, уступив просьбам друзей, желавших его отвлечь от мрачных осенних мыслей, пошел на скачки и потому невольно поучаствовал в потасовке на конюшенном дворе. А там и люди ланисты Константа Фезона подоспели — на подбор славные и атлетические ратоборцы, профессионально владеющие панкратией. Они в то время снова квартировали в столичном цирке. И доброжелательный Констант немедленно послал их на выручку другу и партнеру Скевию Романиану. А правая рука Константа — наш с ним Нумант Иберик — благоразумно выдернул не в меру разъяренного патрона Аврелия из самой гущи кулачного боя.

В общем зачете «зеленые» в тот знаменательный боевой и яростный день одержали над «синими» полную, неопровержимую, безоговорочную победу на цирковой арене и вне ее, где враждебной партии досталось и в хвост и в гриву, да в гроб и в саван. Доблестно и памятно, надо отметить, в тот прекрасный солнечный денек канальям обстоятельно намяли уши и холку. Истинно отметелили!

Побоище под высокой южной стеной цирка не закончилось в один момент или присест. По-другому не вышло, если к нему не замедлили подключиться взбудораженные состязаниями зрители, каким-то уму непостижимым образом прослышавшие о дополнительном развлечении, где можно и на других порядочно посмотреть да и самим покрасоваться вместе со всей удалью и физической формой. В результате разводили и разделяли вне себя распалившихся борцов и бойцов две центурии городских стражей порядка в полном вооружении.

К счастью, зачинщиком массовой драки и цирковых беспорядков Эпистемон никак не мог объявить и обвинить Аврелия. Потому что рукопашные схватки между «синими» и «зелеными» у стен цирка есть старая добрая картагская традиция, отчасти дозволительная по окончании конных ристаний, если горячее панкратическое дельце ограниченно случается в пределах территории ипподромных, — выразимся по-гречески, — подсобных служб и не выплескивается безлимитно, беспорядочно, безобразно на улицы города, обходясь без случайных жертв и беспричинных увечий посторонних квиритов, куриалов, пришлых варваров или рабов-сервов.

Об этом казусе Аврелию намедни достопочтенный доктор Виндикиан подробно и детально толковал, обоснованно предлагая обратиться за справедливостью к суду магистратов. Вот-вот грянут выборные комиции декурионов, а вдогон, не за горами после декабрьских сатурналий и Рождества Христова в январские календы наступит новый консульский год. В том и в другом политическом случае апологическое дело Аврелия Августина без сомнений выигрышное, если на его стороне множество достойных доверия, докторальных свидетелей и очевидцев.

Действительно, многие могли видеть, как ритор Аврелий Августин и сенатор Фабий Атебан степенно беседовали, пешком возвращаясь из цирка. Оба явно не принимали какого-либо участия в кулачном толковище «сине-зеленого сброда», а за лошадиными ристаниями наблюдали исключительно в силу общественной обязанности, осуждая, порицая несдержанность и неумеренность проявления стадных и хищных простонародных чувств, какие нередко вызывают языческие зрелища в театре, в ристалище… Несомненно, судили они о том, по-христиански с любовью к ближним своим, согласно просили Всевышнего простить толпе язычников ее неразумие и безрассудность, заслуживающие поучительного и огорчительного сожаления.

Аврелий охотно соглашался с навещавшим его во время болезни декурионом Фабием и доктором Виндикианом, в один голос советовавших ему попробовать силы на судебном поприще. Сначала стоит защитить свои честь и достоинство, вернуть денежное благорасположение квесторов, а там, глядишь, и профессионально заняться апологической практикой, традиционно приносящей в римском доминате чины, славу и богатства.