Иван Катавасов - Блаженство по Августину

Спустя девять месяцев у Аврелия и Сабины родится внебрачный сын Адеодат.

Лишь по истечении чуть ли не тридцати лет Аврелий Августин обронит исповедальное упоминание о тяжкой предупреждающей и предостерегающей каре Господней, постигшей его в юношеском возрасте за невежественное неразумное пренебрежение святостью храма христианского.

Либо так либо иначе по-настоящему приблизиться к христианству Аврелию в юности не удалось в силу множества чисто человеческих причин и совпадений, порой становящихся обстоятельствами неопредолимого сокрушительного бессилия, подобного на олицетворенное безволие корабля и корабельщиков, движимых, несомых без кормил и без ветрила по случайной прихоти стихий-первоэлементов. Так поиск натурфилософских истин от Древа Жизни, каковое является Премудростью Господней, привел Аврелия Августина в картагскую общину окаянных манихеев.

С манихейством или, скорее всего, без него школяр-ритор Аврелий отучился два года у профессора Эпистемона Сартака и начал подумывать, как бы ему бросить это далеко не философское занятие. Если писклявый Эпистемон его по-прежнему кормит дважды, а то и трижды сваренной капустой в дурацких древних суасориях и контроверсиях, знакомых еще по грамматической школе, эдакое изощренно техническое обучение ораторскому художеству вряд ли принесет славу и деньги в правосудных ристаниях на городском форуме.

Как ни крути, кому, скажите на милость, понадобится в достославном проконсульском Картаге неопытный девятнадцатилетний судебный оратор захолустного рода-племени?

Можно и погодить еще годик, не покидать даже такую вот учебу. К тому же Моника без задержек оплачивает его риторское школярство и не слишком скупится, отпуская ему деньги на обыденные нужды…

По завершении третьего года обучения риторике в Картаге на декабрьских календах Аврелий возвратится в Тагасту. Но прежде ему предстояло по-хозяйски распорядиться не только одной своей, покамест неприкаянной жизнетворческой участью начинающего философа, грамматика и ритора.

Орясина Нумант в ногах валялся, за колени цеплялся, но таки умолил, уговорил доминуса Аврелия продать его рабом в странствующую гладиаторскую школу ланисты Константа Фезона. Поначалу на это Аврелий ни в какую не соглашался, великодушно предлагая отпустить раба на волю без каких-либо ограничивающих условий и тяжелых трудноисполнимых обязательств.

Аврелий более-менее признал в Нуманте человека, когда тот почти самостоятельно доискался, от кого-то в гладиаторской школе вызнав, откуда происходит его славное в истории имя.

Об осаде римлянами иберийского города Нуманция Аврелий читал, но его рабу, неосведомленному в книжной мудрости, о том было неведомо. Поэтому, едва Нумант заикнулся, как бы и ему, орясине, чего-нибудь прочесть, узнать касательно войны храбрых и доблестных иберийцев с римскими завоевателями, Аврелий возликовал, враз переписал на таблички нужные отрывки из историков и с помпой вручил прислужнику, дав наказ изучить и помнить.

Помимо того Аврелий наделил Нуманта когноменом Иберик, который тот непременно заполучит, обретя гражданскую свободу и права отпущенника.

Теперь же этот остолоп одурело тебе жаждет залобанить себя на целых три года в гладиаторское рабство, соблазняя хозяина огромнейшими деньгами, какие ему заплатит ланиста Констант. Ну и что, если дуролому обещана знатная выучка во владении мечом и копьем? А если Нумант ослиный погибнет в учебном или настоящем сражении, пускай Констант смертоубийства своих профессиональных воинов и рабов-учеников никак вам не одобряет?

Однако Нумант удивил и сразил Аврелия совершенно неожиданным логическим аргументом. Он его убедил и победил, доказав, что продажа некоего раба Нуманта компенсирует доминусу предоставление воли рабыне Земии. Так как она в беременной тягости от этого недостойного раба и ему, недостойному, в мечтах и в снах видится будущий сын свободным и доблестным мужем нумидийским, если у него отец и дед из отважных иберийцев.

Этакую мужскую отеческую логику доминус Аврелий счел неотразимой, и рабыня Земия обрела цивильный статус вольноотпущенницы. И в Тагасту, распродав прочие пожитки, он прибыл налегке с одной лишь Афрой, усадив ее рядом с собой в повозке издалека приехавшего за ним друга Палланта.

В то время как в Картаг Аврелий намеревается еще вернуться во всеоружии. Надолго расставаться с возлюбленной Сабиной было бы крайне нежелательно. Хотя другие женщины уже могут ее заменить в какой-то мере для полного мужского счастья и юного здоровья.

Поначалу Моника была очень недовольна непреклонным намерением сына отдаться малоденежной учительской профессии, плаксиво просила одуматься, подучиться судебной риторике еще год-другой. Все же Аврелий, хоть и не без труда, красноречиво переубедил мать в главном и сообразном. Ибо в Картаг ему должно воротиться многоуважаемым высокоученым грамматиком из Тагасты, но отнюдь не учеником, причем первым учеником пресловутого профессора-язычника.

Вот затем ему по-христиански окажет содействие влиятельный сенатор Фабий Атебан, с кем он близко знаком. Тогда и можно будет попробовать себя в ипостаси судебного оратора. Да и в Тагасте ему ничто не затрудняет как-нибудь в подходящем случае и казусе блистательно выступить на форуме, успешно защитив какого-нибудь несчастнейшего, но честнейшего человека.

Благочестивая матрона Моника с красноречивыми доводами сына согласилась. А потом же он далеко не сразу как-либо риторически ее уведомил, откуда у него с размахом взялись деньги на школьное обзаведение, если его в достатке поддержали картагские манихейцы. Тогда как тагастийские приверженцы учения пророка Мани с радостью отдадут своих детей в школу молодого единоверца-аудитора — грамматика Аврелия Августина.

Коль скоро Моника как ныне распоряжается всем достоянием и влиянием Августинов из Тагасты, от дополнительной материнской денежной помощи также отказываться не стоит. И расстраивать мать заведомо бесплодными дебатами о вероисповедальных истинах ему, почтительному сыну, тоже без надобности.